Иван Басаргин - Чёрный Дьявол

— Так вон оно что! Тогда я не знал, кто бандиты, теперь знаю, точно теперь уж донесу, куда следоват. Каторги тебе не миновать.

— Миную, миную, Макар Сидорович. Очень даже просто миную. Твой донос дорого мне обошелся, думаю, больше не посмеешь. Ведь я буду говорить с тобой через вот это, — Безродный выхватил из-за пазухи наган.

— С этим и вовсе не получится. Убери пукалку. Я пужаный.

…Буран метался по омшанику, прыгал на дверь, но открыть не мог. Увидел щелочку под бревном, пол был земляной, начал подрывать нору. Долго работал мощными лапами, пока не прорвался на волю. Бросился к избушке…

— Я все же русских кровей мужик. За меня будет кому постоять. Не мышонком же ты проехал по тропе, кто-то видел тебя.

— Однако ты дай слово, что больше не станешь доносить на меня.

— Такого слова я тебе не дам. Обязательно донесу.

— Кому? Те, кому донесешь, мною куплены.

— Тогда чего же ты боишься? Боишься, что все же есть честные люди. И быть тебе на каторге.

Безродный зло усмехнулся:

— Дурак ты, Макар, справедливости ищешь, всех хочешь обогреть, а люди на тебя плюют и называют колдуном. Души их, говорят, дьяволу ты продаешь. Над тобой смеются, тебя ругают, про пса говорят — дьявол, черный дьявол.

— Ну и пусть.

— Ну хватит. Давай ближе к делу. Если ты донесешь на меня еще, я тебя убью, как тех манз. Будешь молчать — пусть пес остается у тебя.

— Покупаешь?

— Только так. Здесь все покупается.

— Макара ты не купишь. Не продается.

Безродный вскинул пистолет, но в эту секунду распахнулась дверь, и на пороге остановился пес. Шерсть дыбом, в глазах волчьи огоньки. Безродный подался назад и опустил револьвер.

— Ну что же ты? Стреляй! Хвастал, комару в ухо попадаешь, а тут трусишь.

— Если бы я мог взять вас обоих на одну пулю, выстрелил бы, а так — погожу. Время еще есть. Плати за пса, и я ушел.

— Буран, лежать! А ты подай-ка сюда револьверт-то. Мало ли что.

Безродный подал Макару револьвер, а сам следил за каждым движением собаки. Он боялся ее. Ворожбы Цыгана боялся.

Макар порылся под подушкой, достал оттуда кожаную сумку, высыпал на стол сорок рублей золотом.

— Забирай, на эти деньги можно десяток собак купить. Буран того стоит. На черный день себе оставил. Обойдусь. Об одном прошу: не крутись возле нашего заплота. Макар терпелив до времени.

— Постараюсь, — криво усмехнулся Безродный. — Сейчас твоя взяла. — Он сгреб со стола деньги, бросил: — Проводи!..

Солнце опалило небо старой медью, погасло.

Макар с трудом добрался до койки, упал на нее и тихо застонал. Выходит, все, что Макар делал, людьми осмеяно, затоптано в грязь. Евтих послал сюда Безродного. А за что? Ведь у Евтиха все есть и еще может быть столько же.

Ночь прошла в глубоком раздумье… Макар не раз себя спрашивал: «Зачем я жил? Искал счастье в добре к людям. Не поняли люди». Утром вышел на пасеку, а тут его уже ждали помощники постарше — у каждого пустой туес, ведро ли.

— Значит, помогать мне пришел, Мефодий? — с усмешкой спросил Макар.

— Конечно, кому, как не тебе, помочь.

— А зачем же туес-то прихватил?

— Може, за работу медку дашь.

— А если ты за так поработаешь? Ведь я вам все даю за так.

— Оно можно было бы и за так, но ить и нам бы хотелось медку.

— Знамо, хотелось, а вот скажи, Мефодий, для чего ты живешь?

— Живу для чего? Хм, чтобы жить, детей растить.

— Хорошо. А для чего живет Макар? Я для чего живу?

— Это уж тебе знать, для чего, может…

— Ну, ну!

— Да вот, говорят люди, что, мол, ты живешь, чтобы наши души…

— Дьяволу продавать?

— Ага, — согласно закивал головой простоватый Мефодий.

— Так зачем же ты пришел сюда? Душу мне продать?

— Да нет, есть ли тот дьявол, кто знат?

— Вот что, уходите, все уходите! Не могу я видеть вас. Оказывается, добра вы не понимаете. «Все говорят…» — тяжело вздохнул Макар. — Уходите. Может, и верно, все это у меня идет от дьявола. Может, и верно, что дьявол-то, выходит, добрее бога. Эх, знать бы мне правду! Все, люди, уходите! Для вас больше нет Макара.

— Умом трекнулся старик, — сокрушался Мефодий.

— Не старик, а ты разум потерял! — сказал мужик с бородой. — Кто тебя тянул за язык такое говорить? Наелись медку. Да пусть он хоть сто раз дьявол, помогал бы нам, и ладно. И таких дьяволов бы нам побольше. Был ты дурачком, Мефодий, им и остался. Правдивей нашелся. Выгнал нас Макар. Пошли, чего столбами стоять…

В деревне разговоры и пересуды. Больше всех кричала Кузиха:

— Сам он признался, что дьявол. Надо спалить дьявольское гнездо, как это сделали староверы. Спалить!

Клич опасный. Клич, на который темный от суеверия народ мог и пойти. Но вмешался Трефил Шишканов, он спокойно сказал:

— Глупый народец! Разве Макара-добряка надо палить? Вы у себя кого палили, когда бунтовали?

— Помещиков.

— Вот и палите Кузьминых, Безродных, тех, кто вас обирает, а не того, кто вам помогает. Макар вас всех грел, а вы ему в ответ клевету и черную неблагодарность. Эх, люди, люди, тьма беспросветная!

— А ты просвети! Просвети, допрежь обзывать! — орали бородачи.

— Вот и просвещаю. Для кого жил Макар? Для вас, для добра. Только Макар многое не понимает: поднял Евтиха, а Евтих его теперь оговаривает, потому что Макар больше не подает мироеду. Вон Гусев от Макара в богачи прет, а выходит, что доброта Макара идет не в пользу, а во вред. Но Макар в том не виноват. Тут надо смотреть дальше. Искать причины, почему есть бедные и богатые. И почему богачи делаются зверьми. А вот мог бы таким же стать Макар, да не стал. Честный он и добрый.

— Не слухайте его, — орала Кузиха. — Макар — дьявольский пособник. Спалить его надо.

Но Кузиху уже никто не слушал. Шишканов заставил-таки мужиков думать. Так и разошлись.

Макар сидел у стола и одну кружку за другой тянул медовуху.

Вошел Шишканов:

— Бражничаешь, Макар Сидорыч? А пчела-то в меду топится.

— А пусть топится. Мне уже хватит. Садись, выпей, да поговорим по душам. Ты из тех, кто правду ищет. Но только скажи, где она? Ну, где та правда?

— Правда в людях. В людях правда.

— Так отчего же они меня оболгали? «Колдун, чернокнижник, дьявольский приспешник». Отчего, скажи?

— От темноты своей, от суеверия, Макар Сидорыч. Ты на людей не обижайся. Будет время, поймут они тебя, твою доброту оценят, придут, попросят прощения.

— Придут! Сколько они раз приходили, и ни один правды не сказал. Ведь от кого я все узнал? От убивца Безродного. Знаешь такого?

— Как не знать. На моих глазах этот пес чуть его не порвал. Баба в Безродного стреляла, не дал убить Хомин. Признал ведь и я того пса, но промолчал.