Василий Юровских - Три жизни
Вечером, загнав телят в загон, Алексей призадержался у избушки, со слабой надеждой поджидал он Пайвина, да где там! Получили, наверное, зарплату с женой и осели в городе. Покуда не пропьют — вряд ли вернутся. Последняя электричка давно уже простукала за лесами, автобус из Замараево тоже упылил на Шадринск. На западе от заката узкая желтая полоска, да и она вскоре стухла, и в небе отчетливо выступили звезды и Млечный Путь. С лавды Ильмень-озера поднялись выпи, кружились и по-собачьи тявкали над притихшей округой.
— Ну, ну, погуляй, Гнедко! — легко потрепал загривок мерина Молоков и отправился к охотникам. Но не к тем, которые остановились у Морошного, те не стали разжигать костер — знают, что огонь отпугивает птицу. А вправо, на речке у Ильмень-озера просвечивало сквозь кусты желтое пламя, там кто-то надсадно звал:
— Харитон, где ты, отзовись?
К удивлению, трое из той четверки были трезвые, а Харитон, подавшись за сушняком, так и не возвращался и не откликался на голоса товарищей.
— Уснул, уторкался ваш Харитон, ребята! — заключил Алексей, когда охотники включили фонарики и снова задумали обшарить тальники. — И зовете его напрасно. Он еще давеча ложился.
Мужики не пошли искать Харитона и перестали кричать, однако и разговаривать им тоже не хотелось. Молчком подкидывали дрова в костер, изредка курили и прислушивались, очевидно, ожидая запропавшего приятеля.
В тишине незаметно задремали и проспали бы до утренней зари, если бы не затух костер и не холодная роса. Первым открыл глаза Алексей и не скоро понял, где он и кто с ним. Но вот зашевелились, заерзали охотники. Старенькое байковое одеяло закрутил на себя молодой парень, а двое с разных краев тщетно пытались хоть немного да прикрыться от ночной свежести.
Все это подсмотрел Молоков, когда прикуривал сигарету, и пожалел охотников: «Жены, поди, не отпускали их, корили тем, что одни себе природой наслаждаются, а они эвон как маются. То-то отдохнешь вповалку на земле! В избушку приглашал — не согласились, опять же Харитон где-то в кустах остался. Обогреть хоть их, а то скрючились, бедняги».
Алексей сдул золу и на кострище запомигивали-ожили багровые угольки. Он нащупал в кармане телогрейки берестечко, запасенное на всякий случай, и, пока оно коробилось и скручивалось в трубку на углях, наломал от сушин тонких веток. А когда вскинулось пламя и костер обдал сухим жаром, проснулись и охотники. Унимая зевоту и дрожь, они грели руки и благодарно поглядывали на пастуха.
Но вот все насторожились и разом повернулись к черемуховому кусту, откуда послышалась страшная возня. Молодой парень быстро схватил ружье, прислоненное еще с вечера к талине, и прошептал:
— Хищник…
— Брось ты, хищник! Где им нынче взяться, — поморщился охотник в очках.
В кусту кто-то чихнул, а вскоре и появился сам: на свет костра полз человек, и в нем все признаки исчезнувшего Харитона.
— Фу ты, пропащая душа!. — ахнул облегченно очкастый, а парень стыдливо пихнул ружье к талине.
— Роб-бят-та, можно пог-гг-реться, — засипел Харитон.
— Еще чего-то острит! Давай скорей к огоньку, а то подхватишь воспаление легких или радикулит! — оживились охотники и отодвинулись от костра.
Харитон вяло подполз к огню, встал на коленки и сунул руки чуть ли не в самое пламя. Он не обращал внимания на заботу приятелей и не отвечал на расспросы.
— Поднять подняли, а разбудить не догадались, — расстроился молодой парень. — Да ты, Харитон, опять, что ли, пил?
Харитон помотал чубатой головой, раскрыл глаза и, пристально оглядев товарищей, промямлил:
— Робята, а я где-то вас видел…
— Во дает! — свистнул молодой. — С пеленок знаем друг друга, а он: «Робята, а я вас где-то видел»…
— Ладно, мужики, готовьтесь к зорьке. Мне телят посмотреть надо и вздремну в избушке. Зря вы поморговали, а то бы как добро ночевали на нарах, — поднялся Алексей и заотшагивал к избушке.
Чуть-чуть сосветлело, а где-то далеко по наволоку раскатились тяжелым вздохом ружейные выстрелы. Если бы весна, то издали можно было принять и за голос большой выпи. «И не велика скрытная птица, а, надо же, как вопит громко!» — вспомнил Алексей родное село Еловку и Большое озеро, где на лавде каждую весну ревела, будто колхозный бык-производитель Мячик, прилетевшая выпь.
Увидать ему ее пришлось всего один раз. Погнали они как-то утром с Тюнькой Рябчонком пасти коров на поскотину, а у озера рыболов Василий Тимофеевич машет рукой и зовет:
— Поди-ко, робята, чо я вам покажу!
Подбежали, а в витиле у него лежит длинноносая серая птица, немигающе сверлит их желтыми глазами.
— Что за хищник, дядя Василий?
— Не угадали! — засмеялся он. — Фып ето, то есть выпь. Ну, гудит-то которая веснами. Развесил я сушить на лавде витиль, она сдуру и залезла. Клюется, чуча, здорово. Чуть не вынесла мне глаз, ладно, в переносье саданула. Как молния действует! Вы ето осторожно, близко не вертитесь, а то запросто окривит…
Уток Алексей не видел, а пальба катилась по всему наволоку. Одна за другой пропадали звезды на небе, словно их сшибали фантастические зенитки. С жалобным криком «пивик» в загон к бычкам залетел чибис, над Ильмень-озером с испуганным карком набирали высоту серые вороны, а сороки не трещали, как бывало, на кустах и деревьях — молчком шмыгали низом по тальникам и черемушникам.
— Ну что тебе война началась! — ужаснулся Алексей, облокотившись на заворы загона. — Погожу я вас выпускать, а то как бы и нас с вами не перехлопали. Из каждого куста стволы мечут смертушку. Пигалке и той места не нашлось, кроме загона. Ей-богу, отходить от избушки боязно! Стрелков развелось, как комарья.
— Чайки, чайки-то в чем провинились, аспиды! — не вытерпел Молоков, когда одна из них летевшая с реки неловко споткнулась в воздухе, сломала сверкнувшие на солнце острые крылья и, обмякнув, свалилась в кусты. — Неужто и дедушко Осип Егорович заодно с этой бандой?
Начавшийся день был испорчен у Алексея, хотя вскоре перестали хлопать выстрелы и наступила тишина. Казалось, все в природе затаилось и сжалось, опасаясь новой вспышки огня и свинца. Он помедлил немного и выгнал гурты на пастбище. Не морить же скот из-за охотников, не посмеют же они, поди, при дневном свете палить в домашнюю живность…
Пайвин по Гнедку отыскал Молокова и не дал ему отдремать за ночь. Пустил в лицо дым табачный и сердито подергал за бороду:
— А ну, вставай! Совсем без меня засоней стал.
— Ты, што ли, Александр? — встрепенулся Молоков, протирая глаза.
— А то кто же! Поднимайся и в Максимовку съездим. Осип Егорович привел мне Серка, а сам с ружьишком снова подался куда-то. Говорит, нету денег. Врет, старый хрен! У Марфы полон чулок денег. Мне-то не даст, а тебе займет. Поехали!
