Анастасия Перфильева - Пять моих собак
Я спросила, сколько стоит щенок. В ответ хозяйка стала спрашивать сама: что мы за люди, населённая ли квартира, много ли маленьких детей. Потом назвала цену, по тем временам большую. Но Машенька так тронула меня своей доверчивостью, что я согласилась. А хозяйка задумчиво сказала:
– Конечно, жаль, что она не будет работать. Однако по всему судя, вы любите животных.
Девочка во всё время нашего разговора стояла у окна и смотрела на меня с тайной неприязнью.
– Почему вы так странно назвали её – Машенька? Мою маму зовут Мария, – улыбнулась я.
– Это всё Зоя. – Хозяйка снова показала на девочку. – Вы можете переменить имя, щенки привыкают к новому быстро. Я, кстати, тоже Мария…
Теперь засмеялись мы обе.
Девочка, так же неприязненно взглядывая на меня, помогла завернуть Машеньку в захваченный старый платок, уложить в корзинку. Потом тихо спросила:
– А можно прийти её посмотреть? К вам.
– Конечно!
Я написала адрес. Хозяйка вручила мне собачий «паспорт» – книжицу с непонятным и длинным перечнем предков, с печатями. Позже мы с Васей и Андрейкой изучили паспорт: один из Машенькиных предков был вывезен из Германии, хозяин его носил фамилию Шлиффенбум. А бабку по отцу звали коротко и звучно – Мга…
Вскоре мы были уже дома. Пока ехали на трамвае, Машенька сладко спала в корзинке. В комнате же начала проявлять бурную деятельность: обнюхала углы, мебель, печку, подоконники. Полакав тёплого молока, залезла опять в корзинку и заснула.
Пришла Хая Львовна. Запричитала:
– Опять! Вам работы мало? Чтобы обо мне так заботились, как вы о собаках…
– Да она же маленькая, тихая. Это очень ласковая порода, комнатная, называется спаниель. И умная.
Хая Львовна только руками развела.
Ночью я проснулась оттого, что по моим ногам кто-то ходил. Включила свет. На полу тут и там поблёскивали аккуратные лужицы. А на тахте у меня в ногах, серьёзно помаргивая, сидела и грызла одеяло Машенька. Она выспалась и спать больше не собиралась.
* * *– Но как же мы всё-таки будем её звать? – спросил Вася. – И надо серьёзно заняться её воспитанием.
Вся наша маленькая семья была уже в сборе. Вася приехал из больницы, Андрей – из Ленинграда. Я, конечно, не выдержала: рассказала мужу до срока, кто ждёт его дома.
Приехав, Вася сильно разочаровался.
Машенька оказалась порядочной флегмой, лентяйкой. Больше всего она любила поспать и поесть. А когда просыпалась, начинала грызть без разбора всё: книги, ножки стульев, мои босоножки, Андрейкин портфель… К тому же Машенька подурнела: у неё заболели глаза. Пришлось обратиться к врачу. Тот прописал альбуцид, и теперь каждый вечер начиналась мука.
– Машенька, иди сюда! – говорила я.
Увидя в моих руках пипетку с лекарством, она проворно забивалась под шкаф. Мы отодвигали шкаф – пряталась под стол или за книжную полку. Наконец, выманив с большими усилиями, я брала её себе на колени; Машенька напрочь пригибала голову и, только поняв, что сопротивление бесполезно, позволяла капнуть себе в глаза. Спрыгивала, отряхивалась, как после купания, и снова пряталась. Ещё долгие годы спустя при словах «Давай капнем в глаза?» Машенька всегда удирала…
– Так как же мы будем её звать?.. Знаете, я сегодня купил в охотничьем магазине книгу. Вот, смотрите!
Вася торжественно вытащил её из портфеля. На обложке были нарисованы два спаниеля: один плыл среди тёмных полос, изображавших болото, второй тащил в зубах похожую на куклу утку.
Вася отыскал в книге главу «Уход и воспитание щенков». Уход был сложный, а воспитание… Щенков первые три месяца полагалось, кроме каши и молока, кормить морковью, витаминами, рыбьим жиром, специальным фаршем, ещё и ещё чем-то. Учить надо было: гулять «у ноги»; поднятием руки укладывать на землю; опуская руку, приказывать встать; голосом звать «ко мне»; свистать как-то особенно; учить носить поводок, поноску…
Батюшки мои родимые! Да если выполнять все требования, когда же мы будем работать?
Из книги мы узнали также, что элита – просто высший сорт, а зимний помёт – это когда щенки родятся зимой, а не весной, что хуже, так как весной малышей можно вскоре выпускать гулять.
Мы решили: ничего страшного не случится, если будем воспитывать собаку не точно по книге!
А вот с выбором нового имени произошёл конфуз.
Вася предложил переделать Машеньку в Матрёшку, Андрейка – в Молли. Я робко сказала: «Лучше звать её Милка»… Спорили мы долго и решили бросить жребий. Нарезали бумажек в старую Андрейкину кепку и положили на пол. Какую Машенька вынет, так и назовём.
Она подошла охотно. Подрагивая хвостом, сунула нос в шапку, перешарила бумажки, обнюхала, но не взяла ни одной. Вася позвал строго:
– Матрёшка, ко мне!
Андрей крикнул баском, у него уже ломался голос:
– Молли, сюда!
Я сказала тоже строго:
– Милка!
Машенька не подумала подойти ни к кому; она залезла на подстилку и собралась всхрапнуть.
Как раз в эту минуту позвонил телефон, говорила моя мама.
– Мама! – воскликнула я. – Ты понимаешь, что у нас происходит? Мы же не можем больше звать новую собаку твоим именем! Выбираем другое, никак не выберем, а она ни одного не слушается…
– Прекратите заниматься глупостями, – спокойно скзала мама; она была старушкой строгой и с чувством юмора. – Считайте, что Машенька названа так в МОЮ ЧЕСТЬ, и перестаньте мучить ни в чём не повинное животное. Во всех колхозах сколько угодно коров и свиней Машек, козлов Борек и быков Весек. А уж если не хотите звать её Машей, зовите хотя бы Манькой!
– Значит, ты не обижаешься? – переспросила я. Мама сказала, что ждёт нас вместе с Манькой обедать в воскресенье, и положила трубку.
– Манька… – Вася покачал головой. – По крайней мере Манюня, это я ещё понимаю.
Так наша спаниелька превратилась в Манюню.
…Наступила очередная и всегда новая весна.
Даже в городе стало легче дышать. Прозрачное небо только к вечеру заволакивал дымный туман. На деревьях во дворе из лопнувших почек, как птенчики из гнёзд, выглядывали зелёные листья. Ребятишки под нашими низкими окнами устраивали такой галдёж, что Манюня (она подрастала поразительно быстро, хотя мы кормили её, конечно, не по книге) становилась на задние лапы и училась лаять. Первый её лай был просто возмущённым, срывающимся тявканьем. Однако скоро он перешёл в настоящий внушительный и басовитый лай. Кстати, басом Манюня не только лаяла: когда спала, она храпела низко и густо, как здоровый мужик. Её будили, она переваливалась на другой бочок и снова выводила басовитые рулады. Может быть, оттого, что любила спать необычно? Мордой книзу, задком кверху, в самых неудобных позах.
