Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая
Стоим под разгрузкой. Моряки, свободные от вахты, ловят в плетеные корзины, подвешенные на талях, огромных крабов. Приманкой служат тухлые бычки, заботливо наловленные загодя и где-то в недрах теплохода протушенные до пронзительной вони. Эти лакомства привязывают веревочкой к дну корзины, корзину опускают на дно, там в нее отовсюду сползаются крабы, минут через десять — пятнадцать корзину быстро поднимают. Добыча во многом зависит от сноровки матроса, работающего на талях: почуяв неладное, крабы начинают из корзин расползаться, и тут очень важно корзину поднять очень быстро (глубина, на которую опущена приманка, довольно значительна). Сколько раз под веселые матерщинные проклятия краб или даже два, уже почти поднятые до уровня палубы, успевали перевалиться через край плетеной западни и плюхнуться в спасительное море.
Вместе со мной охоту за крабами наблюдает наш сосед, художник Коля.
— Вот она экзотика-то, — говорю я ему, — вот чего рисовать надо.
— Да я уже этой экзотики наелся — во! — Художник проводит себе по горлу ребром ладони. — Два месяца в командировке, больше пяти сотен листов набросал. И на промысел с рыбаками ходил, и в цехах на рыбообработке был, и на погранзаставах, и на цунами-станции — везде. Одних портретов больше двух сотен. Мне в Доме культуры комнатушку для работы выделили, так я там неделями жил, особенно поначалу. Среди «сайрачек» такие типажи встречаются — всю жизнь не забудешь! Смешно, некоторые, самые отчаянные, вдруг да ляпнут с таким видом, дескать — была не была: «А хочешь, я догола разденусь, голую себя рисовать позволю, а?» Для них это какой-то эротический акт, что ли, позировать голой... А мне — привычная работа: у нас в институте этой обнаженной натуры было!.. — Он засмеялся и махнул рукой. — Я, помню, зачет по «обнаженке» раз пять сдавал, так что у меня к этому делу до сих пор идиосинкрозия.
Вечером нашего рыбака забрал в карцер пассажирский помощник капитана.
29 июля
С утра полный штиль, прекрасная солнечная погода, да еще наш теплоход сопровождает большое стадо веселых дельфинов. Все пассажиры конечно же толпятся на верхней палубе, кричат, показывают на дельфинов пальцами, смеются.
— Мама, посмотри, какая веселая рыбка! — в восторге кричит какой-то ребенок.
Всеобщее возбуждение достигает апогея, и какой-то не совсем трезвый рыбак в восторге швыряет в голову ближайшему дельфину пустую винную бутылку, но, к счастью, промахивается. После этого публика почему-то теряет к дельфинам всякий интерес и разбредается по своим углам.
В обед вернулся из карцера наш рыбак. Вернулся, разумеется, трезвый, тихий и весь даже какой-то просветленный. Карцер ему пришлось освободить для какой-то девицы из числа «сайровых сливок». Придя в каюту, наш рыбак сразу же взял в руки книжку и начал читать ее. Так до самого Курильска никуда больше со своей койки не отлучался, не брал в рот и маковой росинки, все только лежал, читал да время от времени вздыхал.
В ресторане, где мы обедали вместе с художником Колей, тому повстречался его друг, рыбак, который был отпущен на материк по телеграмме: кто-то из его ближайших родственников опасно заболел. Места в каюте Володе не досталось, слоняться, как бездомный кот, по палубе Володя считал ниже своего достоинства, а потому жил он в ресторане. И поскольку просто так занимать место за столиком считал неприличным, то все время заказывал понемногу водочки и к ней — какую-нибудь легкую закуску. Единственное, чего ему не хватало, так это собеседников и даже не столько собеседников, сколько слушателей, а потому, едва только мы сели за стол, как он тотчас начал:
— Пришли мы нынче в начале лета в Крабово. Сошли на берег, заходим в магазин, а там только разливное вино по три двадцать за литр. А у меня с собой ни кружки, ни плошки. Смотрю, две «сайрочки» с бидончиками у стенки стоят, медяки считают. Только-только первые «сайрочки» тогда появились, денег пока у них — ни гроша, работа еще толком не началась, сайры нету, а на камбале с навагой много не заработаешь. А бидончики у них, значит, трехлитровые. Я два червонца достаю, подхожу к «сайрочкам»: так, дескать, и так, наше вам почтение, не одолжите ли посуду? Тем более что сам я один и идти мне особенно некуда. Ну, они, конечно, согласные. Мы идем к ним в общежитие, я бидончики несу, а сам поглядываю на своих «сайрочек» и голову ломаю: как же с ними спать-то, уж больно страшны, что одна, что другая. Приходим мы к ним в барак; комнату, конечно, на ключ, смотрю: там еще две подруги, одна такая же страхолюдина, зато другая: глаза черные с искрами, на щеках ямочки, улыбка на тридцать два зуба, и тут, и тут — все в полном комплекте, ну не «сайра» — персик! Выпили мы за знакомство, за прекрасных дам и все такое прочее, и вдруг слышу я, говорит этот «персик» на ухо своей подруге, которая сидит рядом и все время меня за руку держит, чтобы не убежал, что ли: «Отдай его мне! Добром отдай, а то силой уведу!» А подруга ей в ответ змеиным шепотом: «Только попробуй, падла, я тебе все бельмы вырву!» Я сижу смирно, как будто меня это вовсе не касается, мне даже интересно. Вот выпили мы один бидончик, приканчиваем другой... Смотрю: мои подруги хороши. «Ну, — спрашиваю, — как же вы меня делить будете?» И тут вдруг подходит ко мне этот «персик», садится на колени и, обняв за шею, говорит: «Слушай, у тебя глаза есть? На кой хрен тебе эти чувырлы сдались, ни кожи у них, ни рожи... Тебя же с них вырвет». Я говорю: «И то правда», и с этими словами уходим мы с ней из комнаты в лес, но на пороге я оборачиваюсь и вежливо говорю подругам: «Счастливо оставаться, спасибо за компанию и не поминайте лихом».
Володя заказал себе еще сто пятьдесят граммов и к ним селедочку, быстро выпил и сразу же стал продолжать:
— А прошлым летом, уже в самом конце путины, когда сухой закон закрыли, пришли мы туда же, в Крабово. Я взял в хозмаге два ведра эмалированных, по пять двадцать за штуку, а в них вина разливного, того же самого по три двадцать за литр. Пришел к себе в общежитие, ведра на стол поставил — всех угощаю! «Сайры», конечно, набежало полна комната, а мне что, жалко, что ли? Мне не жалко! Только некоторые «сайры» больно уж наглы: прибегут, опрокинут кружечку — и в дверь. Потом, будто ненароком, шасть в комнату опять, глазами зырк на стол: можно ли еще? А я лично так считаю: или на свои пей — денег-то у них хватает, особенно к концу путины, — или уж если с рыбаком пьешь, так с ним потом и ложись...
После этого Володя вдруг нахмурился и решительно заказал себе еще сто пятьдесят и салатик из морской капусты.
— А вот как ученые считают, — неожиданно переменил он тему разговора, — есть разница: работать на море или же на берегу?
