В. Хомутов - По зверю и птице

с ружьями, из них пять стрелков из города,

приехавших из союза, и пять местных крестьян.

Около них стоял дед Герасим.

Он взволнованно убеждал не шуметь и слу-

шаться кого-нибудь одного.

— Да не галдите вы так— все дело испор-

тите. Стая большая; голов больше десятка. За-

маяли они нас. Двое суток на ходу. Не успеем

завести загон, так пропадет зря вся работа!

Климент Иванович, тоже надрываясь от крика,

уговаривал толпу успокоиться.

— Послушайте меня, товарищи! — кричал

он. — Выберем распорядителя, пусть один

кто-нибудь руководит. Если мы все так сразу

распоряжаться начнем, так будет у нас базар, а не

облава!

Постепенно толпа стихла, и Климент Иванович

спросил крестьян:

— Ну, кто у нас распорядителем будет?

— Дед Герасим! — кричали одни.

— Климент Иванович! — кричали другие.

— Нет, я распорядителем не буду,— объявил

Климент Иванович, — мне самому пострелять

охота, а распорядителю надо с загонщиками итти.

Пусть Герасим будет распорядителем.

— Герасим, так Герасим,— послышались голоса.

— Ну, дед Герасим, — заметил, шутя, Никифор

Хитров— теперь ты у нас командир. Строй ба-

тальоны. Веди в поход...

— Он не командир, — пошутил молодой парень

Филипп Таиров, недавно приехавший из города, —

он по этой части „спец"; „волчий спец!" Слышь,

дядя Герасим, — обратился он к старику: ты

сколько по спецставке жалованья получаешь?

— Брось ты зубоскалить,— обиделся Герасим,

не поняв нового для него слова, — придумал

„спеца" какого-то, а вот пойди без спеца на

волчью стаю, пропишут тебе волки по первое

число.

— Да ладно вам ругаться,— перебил Климент

Иванович, — пора бы уж выходить, Распоряжайся,

Герасим Демьяныч.

Герасим, стараясь, чтобы его все слышали,

крикнул:

— Народ пересчитать надо. Сколько всего

собралось? Становитесь в ряд!

Оказалось, что народу собралось много. Было

одиннадцать стрелков и около шестидесяти за-

гонщиков, у которых были лыжи.

— Ладно, — объявил Герасим, пересчитав на-

род,— теперь слушайте. Первое дело на облаве ти^

шина. Чтобы не то что кричать или разговари-

вать, а даже кашлять громко не полагается.

— А дышать дозволяется? — спросил неуго-

монный Филипп Таиров.

— Замолчи ты, озорник, — крикнули ему

из толпы. — Командуй, дядя Герасим.

— Пойдем мы, — говорил Герасим, — по боль-

шой дороге до верстового столба около поворота

на Ополье, где Сороковой бор начинается. Там

вдоль опушки пойдем, и от начала Люткинского

оврага я стрелков по опушке в кустах расста-

новлю. Волки лежат, примерно, на полверсты

от опушки в самой вершине Люткинского оврага,

посереди поля. Овраг-то, вы знаете, глубокий,

так они, видно, на самом дне и залегли. Загон-

щиков на три партии разобьем. Человек двадцать

на партию. Одна партия слева от стрелков в поле

от опушки вытянется, другая —справа. Человек

от человека шагов на двадцать становись. А третья

партия дальше зайдет и против охотников лицом

к ним загонщиками станет. Так мы волков с четырех

сторон и оцепим. Поняли? —спросил Герасим.

— Поняли! — ответили ему из толпы.

— Дальше слушайте, — продолжал Герасим. —

Как зверя погоним, так загонщики крик и шум

поднимут. Сначала стоя на месте, а потом

понемногу навстречу стрелкам двинутся. Итти надо

не торопясь. Все время равнение держать, вперед

не выскакивать, к одной стороне не сбиваться

и под выстрелы не соваться. Поняли? —

опять спросил Герасим.

— Поняли!.. Не мудрое дело!.. Не подгадим!.. —

слышались голоса из толпы.

— Ну так дальше слушайте. Те две партии,

что по бокам охотников от опушки до загонщиков

по полю протянутся, называются: „молчуны".

Им кричать не полагается. Они на месте стоят

и глядят, чтобы зверь из цепи в сторону не про-

рвался. Если увидят, что волки к ним близко

идут, тогда поднимай крик да шум, заворачивай

зверя обратно. Вот, братцы, и вся мудрость!

— Ладно уж; веди, дед; трогай понемногу! —

кричали крестьяне.

— Вот еще что, — вспомнил Герасим. — Если

кто из охотников на волчьих облавах не бывал,

так не забудьте: очень волк -то хитер и опас-

лив. Стоять на линии надо за кустами, либо

за сугробом, либо под деревом; сучья лишние

перед собой обломать и стоять смирно, не шеве-

литься. Далеко не бейте. Дайте волку подойти

не дальше, как шагов на сорок. Теперь все,

кажется. Трогай, ребята.

Длинной лентой вытянулась по дороге вся

партия. Кто на дровнях человека по три, по

четыре едет; кто пешком идет и несет на плече

лыжи.

Герасим ехал впереди на дровнях. У него

за спиной была перекинута двустволка, а вдоль

дровней лежали лыжи. Около него умостились

Ильюша и Костя.

Герасим сам чувствовал себя командиром

и ему казалось, что он даже помолодел.

Он оглядывал свое „воинство" и все думал:

„не забыть бы что", „не испортить бы дела",

„не осрамиться бы перед городскими охотниками".

Заметив, что один из крестьян, который дол-

жен был встать в линию стрелков, одет в

темный полушубок, Герасим окликнул его:

— Арсений, слышь, Арсений. — Ты уж больно

темно оделся. Тебя на снегу издалека видать

будет. Ты бы что белое сверху накинул!

— И так ладно, — ответил Арсений, —что я

тебе полотенцем что ли повяжусь? — Я ведь не

в сваты собрался!

Крестьяне шутили, смеялись и друг друга

поддразнивали, но по мере приближения к повороту

на Ополье толпа стихала.

Народ, видимо, понимал, что действительно

шумом и криком все дело испортить можно.

— Васютка,— обратился Герасим к невысокому

крестьянину, которому было уже лет за

тридцать, но которого все село, надо думать — за

малый рост, иначе, как„Васюткой", не называло. —

Ты, слышь, Васютка, расторопный человек и на

лыжах бегать горазд, так вот что: я буду заводить

облаву справа от стрелков, а ты заводи

слева. Как молчунов вытянешь, примерно, на

версту от опушки, так гляди на меня. Я руку

подниму, а ты тогда заверни на меня линию