Артур Гайе - Сафари
— Иди вперед, Буана! — прошептал Акка. — И не шуми!
Ванимп, не отвечая, углубился в узкий проход. Буэри, с недобрым огоньком в глазах, следовал за ним в пяти шагах.
Внезапно белый почувствовал, как почва уходит из-под его ног. Испустив отчаянный крик, он инстинктивно отскочил назад, но поскользнулся на грязной земле у края ямы, имевшей до двух метров глубины и прикрытой тонкими ветвями. Это была ловушка для слонов. Всей своей тяжестью он упал на один из заостренных и отравленных кольев, которые были вбиты в дно ямы.
Нечеловеческий крик огласил окрестность, за которым последовал отчаянный призыв: «Буэри, Буэри, ко мне!..»
Со сверкающими злобой глазами и стиснутыми зубами карлик приблизился к самому краю ямы. Долго, не произнося ни слова, он глядел на Ванимпа, который, обезумев от боли, с искаженным лицом и судорожно сжатыми руками корчился на колу.
Злобно посмеиваясь, пигмей поднял ружье, валявшееся около ямы, и прицелился в Ванимпа. Но внезапно опустил его, видимо изменив свое намерение, после чего, не оборачиваясь, направился обратно в свою деревню.
* * *Крики белого понемногу становились все реже и реже. Затем совсем прекратились.
И в чистом воздухе, где кружились тучи мошек, слышалось только шуршание высокой травы, колеблемой легким ветерком.
Муравейник
— Знаете ли, капитан, М-Боми очень хороший пост! — объявил с убежденным видом приказчик при складе товаров, Крумбрюгге, со своим типичным бельгийским акцентом.
Окружной комиссар, старый африканец, считавший, что слово дано человеку, чтобы пользоваться им как можно меньше, проворчал что-то в знак согласия; а все присутствовавшие, в свою очередь, утвердительно кивнули головой. Словом, мнение это было одобрено единогласно!
В этом не было ничего удивительного, так как М-Боми был, действительно, очень хороший пост. Из расположенного на вершине холма офицерского собрания, где по вечерам собирались обыкновенно все начальствующие лица, открывался восхитительный вид.
Далеко на горизонте виднелись голубоватые горы Уруа, выделявшиеся на ясном небе нежно-оранжевого оттенка, который постепенно бледнел и незаметно переходил в ярко-синий и изумрудный цвета. Затем видны были холмы, с закругленной вершиной, казавшиеся вблизи светло-зелеными, а немного подальше коричневыми, похожие на спины бесчисленного стада баранов, которые пастух с наступлением вечера гонит в овчарню. Надвигаясь один на другой, холмы эти спускались к реке, которая в этот чудный вечер казалась совершенно спокойной, без малейшей ряби, точно уснувшей. На противоположном берегу, в трехстах метрах, росла одинокая стройная пальма с пышной раскидистой вершиной, гордо поднимавшаяся к небу.
По склону холма, среди бананов, манговых, дынных и лимонных деревьев, разбросаны были туземные хижины, крытые соломой золотисто-желтого цвета. Перед каждой такой хижиной, вокруг огня сидели туземцы и вели мирную беседу. По временам, то здесь, то там мелькал в полумраке ярко-красный плащ негритянки.
На вершине небольшого холма, вокруг офицерского собрания, с белыми, окрашенными известкой стенами, находилось восемь или десять строений из красного кирпича, подобно хижинам туземцев, крытых соломой. Эти строения образовывали четырехугольник, внутри которого были разбиты правильные и даже слишком симметричные аллеи, обсаженные кофейными деревьями и небольшими эвкалиптами.
С веранды офицерского собрания, немного нагнувшись, можно было видеть берег реки, примитивную пристань с причаленными к ней пирогами и большой, принадлежавшей посту, лодкой, выкрашенной в ярко белый цвет, которая сверкала на освещенной последними лучами заходящего солнца воде. На берегу реки, в тростниках, царило оживление. Матери, с обернутыми куском материи бедрами, купали своих младенцев, оглашавших воздух плачем и криками. Другие женщины, погрузившись до половины тела в воду, мыли белье. Маленькие негритята, с тонкими ногами и выдающимися животами, бегали и резвились, и их громкие гортанные крики доносились до поста.
В тихий и теплый вечер, духота которого умерялась легким ветерком, дувшим с Танганайки, нельзя было не наслаждаться этим чудесным видом. И находившиеся на посту — административном центре округа — одиннадцать белых, искренне или нет, но поддавались его очарованию. Никто не говорил ни слова. Сливаясь с шумом реки, с противоположного берега доносились заглушенные и однообразные звуки туземного барабана, на котором кто-то умелой рукой отбивал отрывистую дробь.
Между тем начальник поста, польщенный замечанием Крумбрюгге, с самодовольным видом оглядывал прямые, тщательно вычищенные аллеи и расположенные в виде правильного четырехугольника строения поста. Но когда он бросил взгляд на разбросанные в живописном беспорядке хижины туземцев, то это, наоборот, заставило его нахмурить брови. Помешанному на порядке старому служаке такое отсутствие симметрии казалось глубоко возмутительным.
— Эти дурни неспособны даже выровнять в одну линию свои домишки! — говорил он чуть не ежедневно, презрительно выпячивая нижнюю губу. И когда доктор, поэт в душе, с густыми волосами и обросшим бородой лицом, по какой-то случайности попавший в центральную Африку, начинал говорить ему об эстетике, местном колорите и своеобразной красоте, он отвечал саркастически и не допускающим возражения тоном:
— Подумаешь, какой ценитель нашелся! Торговец хиной!..
На посту, так хорошо устроенном и напоминавшем настоящую казарму, как с нескрываемой гордостью говорил капитан, все обстояло бы хорошо, не будь муравейника, сооруженного муравьями-термитами, да еще как раз перед караульным помещением! Этот огромный термитник, сероватого цвета, твердый, как гранит, похожий на храм с куполами, башенками и маленькими колокольнями, давно уже мозолил глаза начальнику поста.
Правда, в нем был местный колорит; в этом не было сомнения; но его живописный вид как раз и раздражал больше всего капитана.
— Проклятый термитник! — воскликнул он. — Он портит весь пост. И надо же такое несчастье! Как будто эти подлые насекомые не могли найти другого места!
— А отчего бы не взорвать его, господин комиссар! — предложил, желая понравиться начальнику, толстый лейтенант. — Кажется, пороху у нас довольно. Еще третьего дня я получил тридцать бочонков. Хороший заряд… фитиль… трах и готово дело! Сразу станет чисто и хорошо. Будем тогда, по крайней мере, полными хозяевами.
— А знаете, в сущности, это хорошая мысль! Пожалуй, следовало бы так поступить! — проговорил капитан. — Главное, чтобы не попортить чего-нибудь вокруг, когда будем взрывать этот проклятый муравейник. Ведь мины взрываются как хотят, когда хотят и притом неизвестно в какую сторону! Знаю я их… Пожалуй, лучше подождать, пока сюда не приедет один из инженеров, занятых по проведению железной дороги. Например, Гендрик; он как раз артиллерист… Впрочем, позвольте! А Мелерте? Он ведь также артиллерист… Послушайте, Мелерте, сумели бы вы взорвать эту штуку? Как вы думаете насчет этого? Ведь мины это по вашей части! Артиллерист должен это знать, черт возьми!
