О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот
— Но, мистер Хэрриот… вы же видели, как он всегда выглядывает из машины, когда я беру его с собой…
— Будет выглядывать и дальше.
— Даже если ослепнет?
— Да! — Я положил руку ему на локоть. — Поймите, Эндрю, теряя зрение, животные не понимают, что с ними происходит. Это все равно ужасно, я понимаю, но Рой не испытывает тех душевных мучений, какие терзали бы слепнущего человека.
Эндрю встал.
— Но я-то их испытываю, — сказал он с судорожным вздохом. — Я так долго боялся, что это случится. Ночами не спал, все думал. Такая жестокая несправедливость… Маленькая беспомощная собака, которая никому не причиняла никакого зла…
Он заломил руки и зашагал взад и вперед по комнате.
— Вы просто сами себя изводите! — сказал я резко. — В этом вся беда. И Рой для вас — только предлог. Вы терзаетесь, вместо того чтобы постараться ему помочь.
— Но что я могу? Ведь все, о чем вы говорите, не сделает его жизнь счастливее.
— Еще как сделает! Если вы по-настоящему возьметесь за это, Рою предстоят еще долгие годы счастливой жизни. Все зависит только от вас.
Словно во сне, он взял фокса на руки и побрел по коридору к входной двери. Он уже спускался с крыльца, когда я окликнул его:
— Показывайтесь своему доктору, Эндрю. Принимайте таблетки и не забывайте (последние слова я выкрикнул во весь голос) — вы должны всерьез заняться Роем!
Помня о Поле, я некоторое время жил в постоянном напряжении, но на этот раз никто не ошеломил меня трагической новостью. Наоборот, я довольно часто видел Эндрю Вайна — то в городе с Роем на поводке, то в машине, за лобовым стеклом которой маячила белая мордочка, но чаще всего в лугах у реки, где он, видимо, следуя моему совету, выбирал для прогулки ровные открытые пространства, вновь и вновь проходя по одним и тем же тропкам.
И там у реки я однажды его окликнул:
— Как дела, Эндрю?
Он хмуро посмотрел на меня:
— Ну, он не так уж плохо находит дорогу. Конечно, я за ним приглядываю и никогда не хожу с ним на заболоченный луг.
— Отлично. Так и надо. Ну, а вы сами?
— Вас это действительно интересует?
— Конечно.
— Сегодня у меня хороший день. — Он попытался улыбнуться. — Мне только очень тревожно и скверно на душе. А в плохие дни меня душит страх и я не знаю, куда деваться от отчаяния и полной беспросветности.
— Это очень грустно, Эндрю.
Он пожал плечами.
— Только не думайте, что я упиваюсь жалостью к себе. Вы же сами меня спросили. Во всяком случае, я придумал способ, как справляться. Утром гляжу на себя в зеркало и говорю: «Ладно, Вайн, наступает еще один жуткий день, но ты будешь работать и будешь заниматься своей собакой».
— Вы молодец, Эндрю. И все пройдет. Пройдет бесследно — вам даже вспоминать будет странно.
— Доктор говорит то же самое, но пока… — Он быстро перевел взгляд на фокса: — Пошли, Рой!
Он резко повернулся и зашагал прочь. Фоксик затрусил позади. Эндрю расправил плечи, упрямо пригнул голову, и во мне проснулась надежда — такой яростной решимостью дышала вся его фигура.
Надежда меня не обманула: и Эндрю и Рой вышли победителями из своего тяжелого испытания. Я понял это уже через несколько месяцев, но ярче всего живет в моей памяти встреча с ними года два спустя. Произошла она на той же плоской вершине холма, где я впервые увидел Роя, когда он радостно носился среди цветущего дрока.
Да и теперь его никак нельзя было назвать грустным: он уверенно бегал по ровному зеленому дерну, что-то вынюхивал и время от времени безмятежно задирал ногу у каменной ограды на склоне.
Увидев меня, Эндрю засмеялся. Он пополнел и казался другим человеком.
— Рой знает тут каждую пядь земли, — сказал он. — По-моему, это самое любимое его место. Видите, как он блаженствует!
Я кивнул.
— Выглядит он вполне счастливым.
— Да, ему хорошо. Он ведет полную жизнь, и, честно говоря, я порой забываю, что он слеп. — Помолчав, Эндрю добавил: — Вы тогда были правы: предсказали, что будет именно так.
— И чудесно, Эндрю! — сказал я. — У вас ведь тоже все хорошо?
— Да, мистер Хэрриот. — Его лицо на миг омрачилось. — Вспоминая то время, я просто не могу понять, как мне удалось выкарабкаться. Словно я провалился в темный овраг и все-таки мало-помалу сумел выбраться на солнечный свет.
— Да, я заметил, вы совсем такой, как прежде.
Он улыбнулся.
— Не совсем. Я стал лучше… то есть лучше, чем был раньше. Это жуткое время пошло мне на пользу. Помните, вы сказали, что я сам себя терзаю? Потом я понял, что только этим всю жизнь и занимался. Принимал к сердцу любую пустячную неприятность и изводил себя.
— Можете не объяснять, Эндрю, — сказал я печально. — В этом я и сам мастак.
— Что же, наверное, таких, как мы, много, только я достиг особого мастерства, и вы видели, во что мне это обошлось. Собственно, выручил меня Рой — то, что надо было о нем заботиться. — Он вдруг просиял: — Нет, вы только поглядите!
Фоксик исследовал гниющие остатки деревянной изгороди, возможно когда-то составлявшей часть овечьего загона, и спокойно прыгал то туда, то сюда между кольями.
— Поразительно! — ахнул я. — Даже не догадаешься, что с ним что-то неладно.
Эндрю обернулся ко мне:
— Мистер Хэрриот, знаете, я гляжу на него, и мне не верится, что слепая собака способна проделывать такое. Как вы думаете… как вы думаете, может, он все-таки хоть чуточку видит?
Я ответил не сразу.
— Ну возможно, эти бельма не совсем непрозрачны. Тем не менее видеть он ничего не может — разве что улавливает некоторую разницу между светом и тьмой. Честно говоря, я не знаю. Но в любом случае он так хорошо ориентируется в знакомых местах, что разницы большой нет.
— Да, конечно! — Он философски улыбнулся. — Ну, нам пора. Пошли, Рой.
Эндрю щелкнул пальцами и зашагал через вереск по тропе, которая, словно зеленая стрела, указывала на солнечный горизонт. Фоксик тотчас обогнал его и кинулся вперед — не рысцой, а бурным галопом.
Я не скрывал тогда, что не сумел установить причину слепоты Роя, но в свете современных достижений глазной хирургии склоняюсь к мысли, что у него был так называемый keratitis sicca. В те времена это заболевание попросту не было известно, но
