О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот
— Чудесно! — Зигфрид принялся за еду. — Мы должны во всех отношениях не отставать от прогресса. Джеймс, возьмите еще картошки. Очень вкусно.
Тристан не подвел, и два дня спустя на столе и полках нашей приемной появились номера журналов, выбранных со знанием дела, — специальных сельскохозяйственных, иллюстрированных и юмористических. Но, конечно же, остановиться на этом он не мог.
— Погляди-ка, Джим, — шепнул он как-то днем и втащил меня в приемную. — Я тут тихонько развлекаюсь.
— Ты о чем? — Яс недоумением поглядел вокруг.
Тристан молча указал на одну из полок. Там среди невинной периодики притаился немецкий журнальчик нудистского пошиба с весьма лихим изображением совершенно нагой натуры на обложке. Даже в нынешние, ко всему привыкшие дни эта обложка заставила бы подняться не одну бровь, а в сельском Йоркшире тридцатых годов она была хуже динамитного заряда.
— Где ты его раздобыл, черт тебя подери? — пробурчал я, торопливо перелистывая журнал (внутри было то же самое). — И зачем?
Тристан хихикнул.
— У одного приятеля в колледже. И знаешь, очень бывает любопытно заглянуть сюда и застать над ним какого-нибудь почтенного отца семейства, вообразившего, что он совсем один. Опыт проходит более чем успешно. К настоящему времени среди самых выдающихся моих охотничьих трофеев числятся муниципальный советник, мировой судья и баптистский проповедник.
Я покачал головой.
— По-моему, ты слишком рискуешь. Что, если он попадется Зигфриду?
— Не попадется, — с обычным оптимизмом ответил Тристан. — Он сюда редко заглядывает, и то второпях. Да и журнал лежит не на виду.
Я пожал плечами. Я завидовал изобретательному уму Тристана, но слишком уж часто он расходовал его на всякие пустяки. Впрочем, в тот момент мне было не до проказ. Мои мысли занимало совсем другое.
Тысячи раз днем и ночью я бесчисленными способами укладывал на бок Бобби и приводил в порядок его ноги. При свете солнца за рулем это было еще терпимо, но операции, которые я проделывал, лежа в постели, превосходили всякое вероятие. И все время меня не оставляло чувство, что в картине того, как я одним махом убираю эти чудовищные выросты, кроется какая-то роковая ошибка. В конце концов я решил забыть про свою гордость.
— Зигфрид, — сказал я как-то после обеда, когда дневных вызовов у нас не оказалось. — Мне надо оперировать лошадь по довольно-таки жутковатому поводу.
Глаза моего патрона заблестели, и губы под рыжеватыми усиками изогнулись в улыбке — слово «лошадь» всегда производило на него такое действие.
— Вот как, Джеймс? Ну-ка расскажите.
Я рассказал.
— Да… да… — сказал он задумчиво. — Пожалуй, нам стоит посмотреть его вместе.
В доме и во дворе мистера Маунта никого не было: все лихорадочно убирали сено, чтобы сполна использовать погожий день.
— Так где он? — спросил Зигфрид.
— Вон там! — И я повел его в конюшню.
Зигфрид поднял заднюю ногу мерина и негромко свистнул. Потом зашел с другого бока и осмотрел вторую ногу. Целую минуту он разглядывал чудовищные грибы, лезущие из разлохмаченного смердящего рога. Потом выпрямился и бросил на меня непроницаемый взгляд. Заговорил он не сразу.
— И вы думали просто заскочить сюда в понедельник, опрокинуть этого молодца на травку и привести его копыта в порядок?
— Да, — ответил я. — Примерно так.
Лицо моего патрона озарила удивительная улыбка — в ней были и изумление, и жалость, и легкая насмешка, и даже восхищение. Потом он засмеялся и покачал головой.
— О простодушие юности! — пробормотал он.
— То есть как? — В конце-то концов, я был моложе его всего на шесть лет.
Он подошел и потрепал меня по плечу:
— Я вовсе не смеюсь над вами, Джеймс. Такой язвы мне еще не приходилось видеть, хотя я их нагляделся достаточно.
— Вы имеете в виду, что за один раз я с ней не управлюсь?
— Совершенно верно, именно это я и имею в виду. Здесь работы на полтора месяца, Джеймс.
— На полтора месяца?
— Да, и нужны будут три человека. Придется поместить этого мерина в стойло на конюшне Скелдейл-Хауса, и там мы с вами и еще с кузнецом возьмемся за дело всерьез. После чего его ноги нужно будет каждый день перевязывать заново в станке.
— Понимаю…
— Да-да. — Зигфрид начал увлекаться. — Для прижигания возьмем что-нибудь покрепче — азотную кислоту — и подкуем его особыми подковами с металлическими пластинами, чтобы подошва непрерывно находилась под давлением. — Он умолк, возможно заметив мой растерянный вид, а потом продолжал уже менее бурно: — Поверьте Джеймс, все это необходимо. Иначе этого красавца придется пристрелить. Ведь так он долго не протянет.
Я поглядел на Бобби, на повернутую к нам белую морду. Пробить пулей эту благородную голову? Ужасно!
— Хорошо, Зигфрид. Как считаете нужным, — пробормотал я, и тут в дверном проеме, заслоняя свет, возникла могучая фигура мистера Маунта.
— А, мистер Маунт! Добрый день, — сказал мой патрон. — Надеюсь, сена в этом году много?
— Спасибо, мистер Фарнон. Не жалуемся. И погода стоит — лучше некуда.
Фермер смотрел на нас с некоторым любопытством, и Зигфрид сказал поспешно:
— Мистер Хэрриот попросил меня посмотреть вашу лошадь. Взвесив все обстоятельства, он решил, что лучше будет отвести ее для лечения на несколько недель к нам. Должен сказать, я с ним совершенно согласен. Случай очень тяжелый, а тогда шансы на полное излечение заметно повысятся.
Мысленно я от души поблагодарил Зигфрида. А я-то опасался, что буду выглядеть дурак дураком, и вдруг все оказалось в порядке. В сотый раз я поздравил себя с тем, что работаю у человека, на которого всегда можно положиться. Мистер Маунт снял шляпу и утер мокрый лоб.
— Ну, раз вы так считаете, вы оба, будь по-вашему. Я для Бобби ничего не пожалею. Другой такой лошади у меня нет.
— Да, мистер Маунт, отличный конь. — Зигфрид обошел Бобби, поглаживая его и похлопывая, и всю дорогу до машины поддерживал с фермером непринужденный разговор. Мне этот грузный великан всегда внушал какую-то робость. Но в присутствии Зигфрида он совсем оттаял, стал словоохотлив и раза два даже почти улыбнулся.
На помощь нам явился Пат Дженнер, кузнец, с полным набором своих инструментов, и вместе, сменяя друг друга, мы убрали все выросты и пораженную ткань, оставив только совершенно здоровый рог. Зигфрид продезинфицировал раны кислотой, а затем наложил на подошвы скрученную пеньку, которая удерживалась на месте с помощью подведенной под подкову особой пластинки. Пластинки эти точно по мерке изготовил Пат. Давление, создаваемое пенькой, было необходимо для полного заживления.
Неделю спустя ежедневные перевязки я делал уже один. Вот тогда-то я полностью оценил станок из бревен, забитых глубоко в землю посреди
