Майк Резник - Доктор и стрелок
Он уже раскладывал карты по третьему кругу и допивал второй стакан виски, когда рядом кто-то произнес:
— Десятка черных к королеве красных, — Холидей до того увлекся пасьянсом, что перестал обращать внимание на тех, кто приходит и уходит. Оторвавшись от карт, он поднял взгляд и увидел напротив себя Кида.
— Черные десятки кроют красных валетов, а не королев, — ответил Холидей.
— Ты Док Холидей, а я — Билли Кид. Мы сами решаем, кто кого кроет.
— Не стану спорить, — весело произнес Холидей.
— Тогда чего не ходишь?
— Говоря словами самого известного бандита на Западе, я — Док Холидей, — улыбнулся дантист, — и сам решаю, когда и куда мне ходить.
— Что б мне лопнуть! — от души расхохотался Кид. — Ты мне сразу понравился, Док! Я ведь могу называть тебя Док, а?
Холидей пожал плечами.
— Так меня и зовут. Точнее, — улыбнулся он, — только так меня и зовут. А ты, смотрю, коллекционируешь имена.
— Среди моих прозвищ есть и настоящее имя, есть имя отчима, а прочие я выдумал, даже глазом не моргнув. Но Билли Кид — это я, — он ухмыльнулся. — Пока чуток не повзрослею.
— Кстати, сколько тебе годков?
— Двадцать один.
— Ну что ж, ты взял неплохой старт, — заметил Холидей. — Если молва не лжет, и ты правда так хорош, то, может, дотянешь до тридцати. А теперь хватит стоять над душой, присаживайся.
— Что так сразу до тридцати-то? — спросил Кид, присаживаясь напротив Холидея.
— Обычно дольше стрелки не живут.
— Тебе-то самому сколько?
— Тридцать два.
— Выходит, ты врешь.
Холидей покачал головой.
— Бандит у нас ты, а я — дантист, больной чахоткой.
Малыш Билли снова рассмеялся.
— Скольких ты порешил, Док?
— Уверен, меньше, чем приписывает мне молва.
— Сорок? Пятьдесят?
— Это скорее про Джона Уэсли Хардина.
— Сколько же тогда?
— Намного меньше, — ответил Холидей. — Я не убивал никого, кто не заслуживал смерти.
— Как и я, — сказал Билли Кид. — Если уж совсем по чести, я убивал лишь тех, кто пытался убить меня.
— В том числе и помощников шерифа, что везли тебя в суд?
На губах Кида мелькнула сконфуженная улыбка.
— Ладно, почти все убитые мною пытались убить меня.
— Скажи-ка вот что: за каким дьяволом ты вообще сюда приехал? — спросил Холидей. — Как я понял, ты из Нью-Йорка. Далековато же ты забрался от дома.
— Про дом я ни черта не помню, — ответил Кид. — Когда мне было три или четыре года, мы перебрались в Канзас. Потом отец преставился, и мамаша вышла замуж второй раз. Отчим перевез нас в Нью-Мексико.
— Для твоей же пользы, наверное, — заметил Холидей. — Попробовал бы ты убить столько народу в Нью-Йорке. Кто б тебе позволил…
— Мне и не позволяют, — огрызнулся Кид. — Я просто беру и убиваю. Хотя… нет, не так, — хмуро покачал он головой. — Я ведь не убийца и не безумец. Черт, я до пятнадцати лет никого не убивал, а половина из тех, кого все же застрелил, участвовали в войне за округ Линкольн.
— Слышал о такой, — сказал Холидей. — Говорят, она жестокой выдалась. А еще говорят, ты сражался совершенно бесстрашно и здорово стрелял.
— Не так здорово, как должен был… или скорее, не в тех, в кого должен был, — заметил Кид. — Я грохнул шерифа и его помощника. Сами виноваты, — пожал он плечами, — что ввязались в ту войну.
— Не скромничай, — ободрил его Холидей. — Почти все знаменитые стрелки не столько метки, сколько везучи. Если кто и правда мог попасть в намеченную цель, так это Дикий Билл Хиккок, Джон Уэсли Хардин и Джонни Ринго. Из них двое погибли молодыми, третий сейчас в кутузке.
— Хочешь сказать, по-настоящему меткие стрелки — те трое да мы с тобой, — поправил его Кид.
— Вчера вечером мы стреляли друг в друга практически в упор, — напомнил Холидей. — Ты разве мертв? Ранен? На тебе хоть царапина осталась?
— Нас обоих защищают шаманы, — сказал Кид. — Сам знаешь. Ну, или, — помолчав, добавил он, — сейчас точно узнал. Я вот давно догадался.
— Вчера еще ты не догадывался, — возразил Холидей. — Когда в меня целился.
— Но подозревал. Не забывай: ты выстрелил первым — и мне ничего не сделалось.
— Кто же твой опекун, если можно так выразиться? — спросил Холидей. — Римский Нос, я полагаю?
Кид покачал головой.
— Один дедок по имени Вокини.
— Так он и есть Римский Нос, — сообщил Холидей. — Шаман из племени южных шайенов. Говорят, они с Джеронимо — шаманом апачей — два самых могущественных колдуна. Я видел, на что они способны.
— Джеронимо? — переспросил Кид. — Я думал, он военный вождь апачей.
— Полководец он, конечно, знатный, однако главная его работа — быть шаманом. Лучший вождь апачей — Витторио, хотя если бы Джеронимо перешел в вожди на полную ставку, то, думаю, уделал бы его.
— Век живи, век учись, — признал малыш Билли. — Итак, чего от тебя хочет Джеронимо? Не может не хотеть, иначе бы не сделал так, что пули от тебя отскакивают.
— Они и не отскакивают. Просто исчезают. Взгляни на свою одежду — дырок нет.
Кид пожал плечами.
— Да пусть и так.
— Джеронимо просит об ответной услуге.
— Уж точно о том, чего сам сделать не может.
— Да, — кивнул Холидей.
— То есть плата за услугу — твоя неузи-зви-смость? Или как там оно правильно произносится?
— Неуязвимость.
— Вот ведь словечко. Значит, таковы условия?
Холидей некоторое время молча смотрел на Кида и думал: «Выходит, ты еще ни о чем не догадался?»
— Да, все верно, — вслух сказал он. — А вы о чем договорились с Римским Носом?
— Серьезно? Думаю, он просто хочет, чтобы я убил как можно больше белых.
— Конкретно он ничего не просил?
— Кокетно?
— Прямо, — подсказал Холидей, решив, что слова «явственно» Кид точно не знает.
— Прямо — нет, — ответил тот. — По мне, так сделка честная. Я сейчас скотоводством занимаюсь.
— Скотину уводишь?
— Я что, похож на фермера? — хохотнул Кид. — В общем, работа порой становится очень опасная, и шаман, похоже, защищает меня — чтобы я мог и дальше убивать белых. Особенно законников, — внезапно помрачнев, добавил он. — У меня как раз появилось одно имечко в списке, в самом верху. Я первый раз отправлюсь на охоту, ведь обычно люди сами вызывают меня на дуэль или выслеживают, пока я работаю — либо солдатом, либо ковбоем.
«Солдат, ковбой… Мне нравится твоя аргументация, хотя сам ты вряд ли знаешь, что такое аргументы», — подумал Холидей.
— Кто же твоя цель? — просто из вежливости спросил он вслух. На самом деле Холидею было неинтересно, поскольку почти никого в Нью-Мексико он не знал.
