Пётр Губанов - Пробуждение

— Паникеров сажайте под арест.

— Слушаюсь.

В кабинет вошел подполковник Менгден. Пепеляев повернулся к нему:

— Что «Святой Михаил»? Связь с ним есть?

— Сегодня утром наша радиостанция на шхуне «Олаф Свенсон» получила первый сигнал: «Святой Михаил» застрял во льдах, и выбраться в ближайшие дни нет надежды.

— Прикажите искровикам, чтобы поддерживали постоянную связь со шхуной, — сказал Пепеляев. — Да, пусть передадут лейтенанту мой приказ: как только море очистится ото льда — следовать в Аян. «Святой Михаил» — последняя надежда, в случае если придется уходить.

— Перехватили на радиостанции сигнал большевистских судов, Анатолий Николаевич, — продолжал докладывать Менгден. — В море появились красные.

— Откуда они взялись?! — насторожился Пепеляев.

Перехваченная радиограмма красных встревожила начальника аянской дружины. Некто не знал: где нашли большевики суда, годные для плаваний? Никто не имел никакого понятия: какими силами выступили красные? Откуда они вошли в Охотское море?

Пепеляев вызвал бывшего управляющего золотыми приисками Фогельмана, который теперь исполнял обязанности «государственного казначея» в генеральской администрации. В кабинет генерала вошел небольшого роста чиновник.

— Чем могу служить?

— Сколько у нас золота?.. — спросил Пепеляев.

Казначей неторопливо раскрыл конторскую книгу в зеленом сафьяновом переплете.

— По последнему реестру значится девять пудов в слитках, девятнадцать россыпью, восемьдесят тысяч пятьсот сорок шесть рублей в монетах царской чеканки.

— На паровой зверобойной шхуне можно все это поместить? — спросил генерал.

— На шхуне, которой владеет фирма «Свенсон», весь этот груз можно разместить в одном кормовом трюме, — ответил казначея. — Что касается фирмы «Петерсон», то шхуны у них небольшие. Разместить наше золото и всю пушнину на одном судне будет трудно.

— А шхуна «Святой Михаил», что приходила в Аян прошлой осенью?

— «Святой Михаил» выстроен на тон же судостроительной верфи, что и шхуна «Свенсон», — пояснил казначей.

Пепеляев подумал немного, сказал тихо:

— Выдайте жалованье за прошлый месяц втрое больше обычного нижним чинам. Господам офицерам из корпуса покойного генерала Каппеля выплатите по сто двадцать рублей золотом.

— Слушаюсь.

Казначей вышел. Генерал остался один. Он думал, кто первым придет в Аян: «Святой Михаил» или красные?

Пепеляев нисколько не сомневался, что лейтенант Соловьев торопится пробиться сквозь льды и наверняка пожалует раньше, чем большевики. Капитану шхуны «Святой Михаил» обещан солидный куш. Он своими глазами видел, что хранится в подвалах Аянского банка.

И все же уходить не хотелось. Генерал прикидывал в уме, как отразить натиск красных, в случае если их силы будут невелики. Вход в Аян со стороны моря надежно прикрывала шестидюймовая береговая батарея. А дальше подступы к городу охраняли военные посты.

После шторма настала тихая погода.

Затертые льдами, мерно покачивались на легкой зыби «Ставрополь» и «Индигирка». Не обнаружив нигде свободного прохода во льдах, к ним вечером подошел сторожевой корабль, а утром уже не смог выбраться из ледовых объятий.

Проходили дни, одна неделя сменяла другую, а льды по-прежнему не расступались. Из пароходных труб поднимались в небо слабые дымки. Машины продолжали работать: нужно обогревать кубрики, варить еду.

Эпидемия «куриной слепоты» началась на всех трех судах сразу. Люди, здоровые и зрячие в светлое время суток, вечерами переставали видеть. Они становились совсем слепыми.

— Матросам и красноармейцам втрое увеличить время пребывания на чистом воздухе! — приказал комбриг. Каждое утро Вострецов, до пояса раздетый, выбегал вместе с бойцами на верхнюю палубу. Подолгу делал гимнастику. Это было единственное средство против болезни.

За долгое время стоянки во льдах запасы пресной воды истощились. Расходовали ее лишь на питание котлов, варку пищи да давали по пол-литра на день тяжелобольным. Остальным приходилось пить воду, вытаянную отработанным паром из океанского льда.

Вынужденной стоянке посреди льдов, казалось, не будет конца. Но однажды ночью льды с треском и грохотом стали ломаться. Береговой ветер отжимал их в сторону океана. Впереди обозначились большие разводья. Они становились все шире. И наконец, море к утру совсем очистилось.

На пароходах подняли пары, и караван с десантом двинулся дальше. Сильно дымя, рассекал высоким форштевнем серый холст моря «Ставрополь». За ним следовала «Индигирка». Чуть в стороне шел сторожевой корабль.

На сорок первые сутки плавания слеза показалась земля.

На «Индигирке» отдали буксир. Сторожевой корабль направился дальше. Еще до время ледовой стоянки Вострецов дал инструкцию Яхонтову «добраться до параллели Аяна и держаться вне видимости берегов, имея целью задерживать уходящие из порта суда».

«Ставрополь» и «Индигирка» бросили якоря в безлюдной бухте Мерикан. Командиры батальонов прочитали перед строем приказ Вострецова. В нем чеканно и просто объяснялось:

«На нас возложена задача — очищение от белых Охотско-Аянского района. Эту задачу мы должны выполнить с честью. Каждый должен понимать: как можно меньше крови и жертв. Но если где потребуется пожертвовать собой на благо Советской Республики, то мы должны без колебаний это сделать. История говорит за нас: где больше стойкости, там успех дается легче…»

По сигналу комбрига на шестивесельных шлюпках началась высадка экспедиционного отряда на берег. Одна за другой подходили они к песчаной отмели. Бойцы выпрыгивали за борт и по колено в воде брели к желанной земле. После шестинедельного пребывания на палубе земля плохо держала людей. Сделав несколько шагов, бойцы падали наземь как подкошенные. Вставали и опять шли дальше.

Через некоторое время к Вострецову привели троих пленных солдат и унтер-офицера со связанными руками.

— Кто такие?

— Военный пост мы, — ответил невзрачный с виду солдат с облупившимся носом и белесыми ресницами.

— Зачем здесь?

— Нас послали из Охотска… начальство направило.

Рыжебородый пожилой унтер-офицер молчал, исподлобья разглядывал Вострецова.

— А это кто? — повернулся к нему комбриг.

— Начальник поста, — ответили солдаты. — Офицерский подхалим.

— Значит, сдались добровольно? — подытожил Вострецов.

— Знамо дело, своей волей явились.

— А ты что скажешь? — обратился комбриг к унтер-офицеру.