Странники моря - Джек Лондон
— Еще бы, я думаю, — фыркнул капитан Давеппорт. — Больше некого было убивать.
К утру только самое слабое дуновение чувствовалось с востока, и, не будучи в состоянии быстро подвигаться к югу при его помощи, капитан Давенпорт поднял все паруса и положил руль на левый борт. Он боялся этого ужасного западного течения, которое уже изгнало его из стольких мест. Весь день и всю ночь стоял штиль, и матросы, получив уменьшенную порцию бананов, роптали. Они ослабели и жаловались на боли в желудке, вызванные исключительно банановой диэтой. Весь день течение гнало «Пиренеи» к западу, и не было ветра, чтобы нести ее к югу. В середине первой ночной вахты на юге показались кокосовые пальмы с хохлатыми верхушками, поднимавшимися над водою, изобличая присутствие низменного атолла под ними.
— Это остров Таэнга, — сказал Мак-Кой. — Нам необходим ветер сегодня ночью, или мы минуем Макемо.
— Куда же девался юго-восточный пассат? — спросил капитан. — Почему он не дует? В чем дело?
— Это от испарений больших лагун, их там много, — объяснил Мак-Кой. — Испарения расстраивают всю систему пассатов. Они даже служат причиной, что ветры меняют свое направление и вызывают штормы с юго-запада. Это Опасный Архипелаг, капитан.
Капитан Давеппорт стал прямо против старика, открыл рот и собирался выругаться, но остановился и сдержал себя. Присутствие Мак-Коя было уздой для проклятий, которые шевелились в его мозгу и готовы были сорваться с его губ. Влияние Мак-Коя возросло за те дни, которые они провели вместе. Капитан Давеппорт был на море самодержавным властелином, никого не боявшимся, никогда не обуздывавшим своего языка, а тут оказался неспособным выругаться в присутствии старика с женскими карими глазами и воркующим голосом. Когда капитан Давенпорт это понял, он почувствовал себя потрясенным. Ведь этот старик был только потомком Мак-Коя, Мак-Коя с «Боунти», мятежника, бежавшего от петли, которая ожидала его в Англии, Мак-Коя, бывшего олицетворением зла в прошедшие дни крови, похоти и насильственной смерти на острове Питкэрне.
Капитан Давенпорт не был религиозен, но в эту минуту он почувствовал сильнейшее стремление броситься к ногам старика и сказать ему — он сам не знал что. То, что так глубоко взволновало его, было скорее чувством, чем связным мышлением, и он смутно понимал свое собственное ничтожество в присутствии этого человека, который был простодушен, как ребенок, и кроток, как женщина.
Конечно, он не мог так унизить себя в глазах своих офицеров и матросов. И все-таки гнев, подсказавший ему проклятия, все еще бушевал в нем. Он внезапно ударил кулаком по каюте и крикнул:
— Послушай-ка, старина, я не хочу признавать себя побежденным. Этот Паумоту играет со мной шутки, надувает меня и оставляет в дураках. Но я отказываюсь признать себя побежденным. Я поведу свое судно, поведу прямо через Паумоту на Катиу, но найду ложе для него. Если все его покинут, я останусь на нем. Я покажу этому Паумоту, что не удастся меня одурачить. Моя шкуна — славная старуха, и я не брошу ее, пока останется хоть одна доска, на которой можно будет стоять. Вы слышите это?
— И я останусь с вами, капитан, — сказал Мак-Кой.
В течение ночи легкие обманчивые порывы дули с юга, и обезумевший капитан со своим огненным грузом наблюдал и измерял отклонение хода к западу и по временам отходил в сторону, чтобы тихонько выругаться так, чтобы Мак-Кой не слыхал.
На рассвете показались еще пальмы, выраставшие из воды к югу.
— Это подветренная оконечность Макемо, — сказал Мак-Кой. — Катиу только в нескольких милях к западу. Мы можем попасть туда.
Но всасывающее течение между двух островов отнесло их к северо-западу, и в час пополудни они увидели пальмы Катиу, поднявшиеся из воды и снова погрузившиеся в море.
Несколько минутами позже, как раз, когда капитан открыл, что новое течение с северо-востока подхватило «Пиренеи», мачтовые вахтенные увидали кокосовые пальмы на северо-западе.
— Это Фарака, — сказал Мак-Кой. — Мы не можем достичь ее без ветра. Течение несет нас к юго-западу. Но мы должны быть настороже. Несколькими милями дальше течение направляется к северу и заворачивает потом к северо-западу. Оно нас отнесет от Факаравы, а Факарава — самое лучшее место для «Пиренеев».
— Пусть это течение относит все к чорт… куда ему угодно, — с жаром заметил Давенпорт. — Мы все равно где-нибудь да разыщем для нее ложе.
Но положение на «Пиренеях» стало критическим. Палуба была так горяча, что, казалось, повышение температуры на несколько градусов заставит ее воспламениться. Во многих местах даже толстые подошвы матросских башмаков не служили защитой, людям приходилось почти бежать, чтобы не обжечь себе ног. Дым усилился и стал более едким. Все на борту страдали воспалением глаз; люди кашляли и давились, как-будто команда состояла из туберкулезных больных. После полудня лодки были приготовлены и снабжены всем необходимым. Несколько последних пакетов сушеных бананов было сложено в них, так же, как инструменты офицеров. Капитан Давенпорт положил в баркас даже хронометр, опасаясь, что палуба может вспыхнуть каждую минуту.
Всю ночь это опасение тяжело давило на всех, и при первом утреннем свете они впалыми глазами на смертельно-бледных лицах пристально глядели друг на друга, словцо удивляясь, что «Пиренеи» все еще держится и сами они все еще живы.
По временам, ускоряя шаги, а иногда переходя в бег, в припрыжку, капитан Давенпорт осматривает палубу своего судна.
— Это теперь вопрос часов, если не минут, — об'явил он, возвратившись на корму.
На рассвете следующего дня с верхушки мачты послышался крик: «земля!» С палубы земля не была видна, и Мак-Кой поднялся на мачту; капитан тем временем воспользовался случаем, чтобы облегчить свое сердце проклятиями. Но ругательства внезапно замерли у него на губах при виде темной линии на воде на северо-востоке. Это был не шквал, а ровный ветер, — прерванный пассат, на восемь румбов уклонившийся от своего направления, но снова принявшийся за свое дело.
— Держите прямо, капитан, — сказал Мак-Кой, как только сошел на корму. — Это восточная оконечность Факаравы, и мы войдем в проход полным ходом, в полветра и на всех парусах.
К концу этого часа кокосовая пальма и низменная земля были видны с палубы. Чувство, что конец сопротивления «Пиренеев» близок, всех угнетало. Капитан приказал спустить три лодки, близко подтянуть
