Николай Панов - Морские повести

Прихожая была освещена. За одной дверью пело радио, за другой стояла полная тишина.

— Аня, — сказал Михаил, — впусти на минутку.

За дверью молчание. Заперлась, наверное, на ключ. Михаил нажал ручку. Конечно, заперлась на ключ.

— Аня, впусти на минутку.

Вдруг у него сжалось сердце: за дверью послышалось всхлипыванье, тихий, беспомощный плач. Он стоял, замерев, в маленькой пустой прихожей, в своей шинели с начищенными пуговицами, в проледеневших хромовых ботинках. Плач прекратился. И музыка по радио прекратилась, оборвавшись мягко и внезапно.

— Сейчас по радио тревогу объявят, — громко сказал Михаил. — Слышь, Аня? Все равно в убежище итти.

И верно: снаружи, со стороны пирса, густо завыл буксир. И тотчас что-то щелкнуло в приемнике.

— Внимание! Говорит штаб противовоздушной обороны. Внимание! Воздушная тревога.

Михаил выбежал на крыльцо. С окрестных сопок били зенитки. Как всегда — будто торопливое хлопанье огромного огненного бича. Внизу было темно, база молчала, затаилась в горах, и только в стороне скрещивались медленно летящие малиновые шарики, расцветали оранжевые язычки разрывов.

Все — как обычно. Но вот наступил день. Фантастический зеленовато-голубой мертвенный свет залил окрестности.

Шипящая огненная тарелка медленно опускалась над деревянными домиками базы. Она плыла в небе, как плоская световая медуза, и даже сквозь грохот стрельбы и рокот самолетов было слышно ее шипенье.

Михаил рванулся в подъезд. Но Аня уже стояла рядом с ним. Кутаясь в свою шубку, смотрела на небо.

— Осветительные кидает! — крикнул Михаил. — С осветительными дело хуже. Я на корабль, Аня!

Он еще раз оглянулся, сбегая с крыльца. В неестественном свете ракеты ее лицо казалось очень худым и трогательно близким.

— Теперь в убежище не успеешь, — крикнул Михаил на бегу. — Услышишь бомбу, ложись у дома за сугроб.

Ракета шипела. Раскаленные шарики снарядов летели теперь прямо к ней, коснулись ее, она медленно рассыпалась в небе. Но рядом повисла вторая. Михаил бежал стремглав. Ноги сразу согрелись, стало гулко стучать сердце, своим стуком заглушая все остальные звуки. В первый раз Гитлер бросил осветительные над самой базой, над его родным кораблем…

— Искать самолеты врага, без моего приказа не стрелять, — четко и торопливо сказал капитан-лейтенант Ларионов, взбежав на мостик «Громового». — Гордеев, передайте по всем кораблям.

— Есть передать по всем кораблям! — отозвался Гордеев.

Весь эсминец до мельчайших деталей был залит дрожащим, мертвенным светом ракеты. Звенела стальная палуба, экипаж разбегался по боевым постам. Сидя в кожаных креслицах, похожих на велосипедные седла, зенитчики крутили штурвалы наводки, старались поймать самолеты в перекрестья прицелов. Прямо вверх были устремлены раструбы длинных, узких стволов.

Тени, густые, будто нарисованные тушью, падали от надстроек и механизмов. Сигнальщики всматривались в небо; телефонист стоял у нактоуза; провода наушников, как круглые щупальцы, бежали по палубе.

К счастью, был отлив. «Громовой» и другие корабли почти не выступали над стенкой.

— Вижу самолет противника! — доложил старшина Гордеев.

— Вижу самолет противника! — крикнул сигнальщик с другого крыла.

— Без приказа стрельбу не открывать! — повторил Ларионов.

Первый раз врагу удалось повесить ракеты почти над самой базой. Но он едва ли видит корабли, едва ли видит маленькую кучку домов, затерянную в однообразных скалах. «Он может бомбить по площади, по очертаниям залива, но это уже не то. Это уже не то!» — думал капитан-лейтенант Ларионов.

Старостин взбежал на корабль. Его веки горели, из-под меха ушанки стекали на глаза жгучие струйки пота. Он пробежал к первому орудию, поднявшему высоко вверх белый могучий ствол.

— Порядок, старшина, — сказал замочный Сергеев. Одним взглядом Старостин охватил все. Брезент с казенной части снят, барашки кранцев отвернуты, снаряды лежат на матике возле щита.

— Дульную пробку вынуть не забыл? — спросил Старостин.

Он сказал это больше как утверждение, чем как вопрос. Уже видел: пробка с пятиконечной звездой, укрывающая дуло от снега и брызг, снята, как положено по уставу.

Всю дорогу его мучила мысль, не забыли ли матросы снять пробку. На одном из кораблей был случай: впопыхах забыли снять пробку; спохватились уже в последний момент, все орудие могло разнести.

— Обижаете, старшина, — сказал Сергеев. Его голова была запрокинута, он смотрел на плавящуюся в небе тарелку.

— Какие приказы были? — спросил Старостин, становясь на место. Запальные трубки блестели в пазах холщевого пояса, обхватывающего талию Сергеева. Старостин еще раз окинул орудие взглядом. Все готово к стрельбе.

— Искать самолеты, без приказа стрельбу не открывать, сам командир с мостика по радио приказал, — сказал вполголоса первый наводчик.

— Есть искать самолеты, стрельбу не открывать, — повторил Старостин. Он уловил недоумение в голосе наводчика, но повторил приказ как само собой разумеющееся дело.

— Недавно над Мурманском как дали из главного калибра — от «юнкерса» только щепки полетели..»

— Разговорчики! — крикнул Старостин.

У орудия была тишина. Наводчики припали к оптическим приборам. Морозный воздух гудел близким громом вражеских самолетов.

— Вижу «юнкерс», — задыхающимся шопотом сказал наводчик Мусин. — Идет курсом на зюйд.

— Держать в прицеле, — приказал Старостин.

Он тоже видел самолеты, поймал их в окуляры бинокля. Они шли на большой скорости, чуть поблескивая плоскостями в прожекторном свете. Они были высоко, но не так высоко, чтобы не достать их главным калибром. Его сердце стучало быстро и глухо, пальцы до боли сжали бинокль.

Запеленговали ли они корабли?

Ларионов тоже видел самолеты в бинокль. Обнаружили ли они корабли? Если обнаружили, нужно стрелять. Если нет — нельзя вспышками привлекать их внимание, «Смелый» тоже не стреляет. Командир «Смелого» слышал его приказ. Он старший на рейде — его приказу сейчас повинуются все. Главное — не обнаружить пирс, у которого сосредоточено столько кораблей.

Тяжелый взрыв… второй… третий… Бомбы рвутся в стороне, их сбросили по площади без прицела.

Снегирев стоял в двух шагах от командира. Он увидел, как улыбка пробежала по строгому, резко очерченному лицу. Увидел это улыбающееся, зеленовато-желтое лицо, и вдруг оно исчезло в темноте. Ракеты погасли, темнота залила все.

— Выдержали характер, товарищ капитан-лейтенант!