Дончо Папазов - С «Джу» через Тихий океан

Остается нам еще миль десять. Через два часа стемнеет.

Но теперь дело другое. Казалось бы, усталость и океан все те же, а положение все же иное.

Бегут часы. Нет ничего нового. Я уже вижу остров. Он становится все больше и больше.

Пишут, что Таити – красивейший остров, если смотреть на него с моря во время восхода солнца. Так ли это, не берусь утверждать. Мы уже совсем выбились из сил. Как ни напрягаюсь, как ни подбадриваю себя, а еле двигаюсь. Да еще как назло пайолы сдвинулись, заклинились, и я не могу работать ведром.

Новая волна опять залила лодку. Снова воды полно, на критическом уровне. Чтобы остаться в живых, нужно немедленно выбросить багаж. Иного выхода нет. Сначала сбрасываю с кормы мешочки с песком, потом – с носа лодки – отправляю за борт ящик с инструментом, нейлоновые мешки с водой…

Ничего нам не надо. Только бы добраться до причала Папеэте.

– Джу, я вижу дома. А вот и краны в порту. Еще немного, и укроемся за первым мысом, там уж нас не будет заливать.

Волны успокоились. Я сажусь за руль, двигатель работает исправно, и мы мчимся вдоль прибрежного рифа.

Море совершенно пустынно. На пристани никого. Все живое укрылось от шторма.

Спустя полчаса увидели два буя со световыми сигналами. Они обозначали проход через рифы и вход в порт. На берегу видны две башни, которые, если встанут в створ (одна за другой), показывают безопасный курс – свободный от рифов и отмелей.

В 10.10 вечера миновали рифы и вошли в порт Папеэте.

Джу свалилась прямо на палубу. Даже не поцеловались, как у нас принято. Даже не подготовились к выходу на берег. Ничего, пусть принимают меня небритого, с трехдневной щетиной.

Словно во сне, проплывают мимо смазанные силуэты пришвартованных яхт. Бросаю якорь на первом попавшемся свободном месте. Не рассчитал расстояние до берега и на полном ходу врезался носом в причал. Как подкошенный падаю на рубку. На берегу раздается смех. В жизни еще не было случая, чтобы я что-то напутал, не рассчитал и дал зевакам пищу для пересудов.

Кто-то привязал швартовый конец. Нам все равно. Мы лежим на палубе и смотрим на деревья. Милые, дорогие зеленые деревца. Символ земли, как волны – символ моря. До слуха доносятся рев автомобильных клаксонов и шум улицы. Догадываюсь, что причал для яхт расположен рядом с прибрежным бульваром.

Наша лодка выглядит еще более жалкой. Под конец я совсем ею не занимался, и воды набралось чуть ли не до краев. Борта торчат из воды едва ли на 20 сантиметров.

Зеваки что-то решили. С соседней лодки нас окликнули. Мы лежим. Нас нет.

Послышались шаги. И первый вопрос:

– Откуда прибыли?

– Из Перу.

Знакомое удивление. Потом восклицания, что это-де Красная лодка.

Какой-то кретин спросил:

– Лодка ваша Красная?

– Красная.

– А я думал резиновая.

Мысленно обругал его.

Спустя немного послышалось:

– Доктор Банис, доктор Банис.

Худощавый, стеснительный, но энергичный молодой человек в белом халате склонился над нами и предложил отвезти нас на санитарной машине в его институт на медицинское обследование. Он получил письмо от Межправительственной океанографической комиссии ЮНЕСКО. Читал в газетах статьи Бенгта Даниельссона. Ему поручено отвечать за наше пребывание на острове.

Как во сне, поддерживаемые с двух сторон, мы ступили на берег. У причала собралось довольно много народа. Я еще никогда не видел, чтобы вокруг машины «скорой помощи», простоявшей больше двух минут, не собралась бы толпа. Перед тем как захлопнуть дверцу, я крикнул первое, что пришло в голову:

– Viva!

Просто так, чтобы нас не жалели. Пусть все знают: мы живы!

Путь до института занял около пяти минут, но мы успели сдружиться с д-ром Банисом. Он оказался чрезвычайно тактичным человеком. Не стал засыпать нас вопросами, а рассказал о себе. Женат. Есть ребенок. Арио, его жена, – китаянка. Он чистокровный парижанин. Его хобби – ядовитые рыбы. Вместе со своим зятем, поляком, собирается написать книгу. Неожиданно он сообщил:

– Вы на территории Института им. Луиса Маларде.

Глава III

Таити – Хуахине – Райатеа – Тахаа – Бора-Бора

Джу

«Нужно спросить, кто такой Луис Маларде», – настойчиво думаю я как о чем-то самом важном и чувствую, что засыпаю. В это время пришел директор института мосье Легрэ. Это был загорелый, красивый мужчина лет 45. Он поздравил нас с прибытием и сердечно обнял. А пока мы объясняли ему, что нам необходимо немедленно пройти медицинское обследование, приехал и капитан порта с кипой писем для нас. Как только он узнал, что мы прибыли в Папеэте, тотчас, просмотрев всю почту, адресованную яхтсменам, отобрал нашу и привез лично. Капитан прекрасно знал, что значит пробыть в океане длительное время.

– Да, да, спасибо, большое спасибо, – бормочем мы оба и крепко стискиваем в руках письма с вестями, пришедшими с другого конца земного шара. Мосье Локай, так зовут капитана, сияет, довольный тем, что доставил нам такую радость. Впоследствии мы много раз виделись с ним, но мне он запомнился по первой встрече: скрещенные на груди руки, на голове соломенная шляпа, глаза сияют от удовольствия, на лице чуть смущенная улыбка. Весь его вид излучал мягкость и доброту.

По пути в больницу каждый из нас схватил по письму от своей матери. Но в Папеэте все близко, мы еще не успели прочесть и по страничке, как оказались на месте. И началась беготня из кабинета в кабинет. Чтобы ускорить процедуру, мы разделились.

Все, что происходило потом, вспоминаю с трудом. Смутно помню, как д-р Банис, склонившись надо мной, что-то говорит, пытаясь разбудить. Я согласно что-то бормочу в ответ. Он помогает мне встать, и я тут же снова погружаюсь в сон. Никогда ни прежде, ни после я не испытывала подобного состояния. Это было нечто среднее между сном и потерей сознания. Я совершенно не помню, как и когда закончилось медицинское обследование и каким образом мы очутились в отеле. Единственный печальный проблеск в памяти: покидая больницу, мы вдруг обнаружили, что потеряли письма. И еще один момент, но уже будто кадр из фильма: я безутешно плачу и бегу по коридорам, а за мной – толпа людей в белых халатах, они тоже бегут и на ходу говорят мне что-то утешительное.

Письма так и не нашлись. Они как сквозь землю провалились.

Проснулись мы через пятьдесят часов мертвого сна. Многое уже стерлось в памяти, но и сейчас хорошо помню то непередаваемое чувство спокойствия и блаженства, которое я испытала после пробуждения. Помню широкую мягкую постель, огромную террасу, нависшую над сказочно прекрасным заливом, ванную с теплой водой. И завтрак. Оказалось, что наш покой оберегал сам д-р Банис. Это он запретил пускать к нам кого бы то ни было. Возмущенным журналистам мы устроили пресс-конференцию на другой день.