Александр Чернобровкин - Херсон Византийский
В деревне залаяли собаки. Сперва одна, отрывисто, будто спрашивая: «Кто идет?» Потом загавкали сразу несколько и без перерыва. Гарик собирался было присоединиться к ним, но я сжал рукой его пасть.
– Тихо! – приказал я псу.
Он понял, перестал рычать и зашел мне за спину. Не нравилось ему, когда хватают за морду лица. У него ведь появилась сучка. Приходится держать фасон.
Первыми из деревни выбежали женщины и дети. Перемещались молча, без плача. Скорее всего, не в первый раз. Чувствовалась наработка маневра. Пытались даже гнать овец, большая часть которых сразу разбежалась. Три собаки погнались за ними, сбивая в кучу. Мужчины, человек двадцать, быстро шагали сзади, постоянно оглядываясь. С десяток тавров-лучников перебегали по деревне, обстреливая из луков отряд Гунимунда. Несколько его солдат уже перебрались с помощью лестниц через стену, открывали ворота. Вскоре все бойцы Гунимунда ворвались в деревню. Закрывшись щитами, они побежали по дороге, соединявшей ворота. Остававшиеся в деревне тавры-лучники побежали к лесу. Их было одиннадцать. Наверное, самые боеспособные и те самые, кто угнал моих коров.
До передних женщин оставалось метров пятьдесят, когда я скомандовал:
– Бей! – и выстрелил в широкоплечего тавра с овальным щитом в одной руке и топором в другой.
Доспехов на тавре не было, болт прошил его насквозь и зацепил идущего сзади. Еще несколько мужчин были поражены стрелами и болтами моих бойцов. Я успел завалить второго, после чего бабы заорали и ломанулись к деревне, закрыв собой оставшихся в живых двух мужчин. Те что-то кричали, но их никто не слушал. Я предупредил, чтобы стреляли только в мужчин, не портили зазря добычу. Теперь их трудно выцелить среди женщин и детей. Один из подстреленных тавров вдруг начал подниматься. В его груди и правом боку торчало по стреле. Тавр оперся на топор и попробовал разогнуться, но вдруг вырыгнул поток крови и упал вперед, отчего рука, так и не выронившая топор, неестественно выгнулась.
Отступавшие от леса тавры слились с прикрывавшими отход лучниками, ненадолго остановились, принимая решение, а потом все вместе побежали на нас, причем женщин и детей гнали впереди.
– Бейте по старухам, – приказал я скифам.
Скилур и Палак без малейших колебаний начали отстреливать тех женщин, которых считали старухами. По их понятиям таковыми были все старше тридцати лет.
Женщины и дети сразу остановились. Мужчины (а мужчины ли?!) начали подгонять их пинками.
Я снял одного, который слишком резво махал ногами. Еще несколько человек упали, пронзенные стрелами.
Тавры оставили женщин и детей в покое и бросились вперед, прикрываясь щитами. Десятка два, не больше. До нас добежали четверо. Впереди летел молодой тавр в кожаной куртке и с круглым щитом с металлическим умбоном, который держал в правой руке. В левой у него был широкий короткий меч, напоминающий мачете. В щите торчало несколько стрел.
Я понял, что не успею перезарядить арбалет, а может, просто решил проверить, каков в ближнем бою. Прислонив арбалет к стволу дерева, взял щит и вынул палаш из ножен. Мне казалось, что тавр ломится вслепую, обезумев от страха, и не видит меня. Оказалось, что видит. Он шустро уклонился от моего удара. Я рубанул палашом еще раз, но тавр отбил удар мечом и сразу ткнул меня острием в лицо. Я еле успел отпрянуть, позабыв, что можно закрыться щитом. Острие меча не дотянулось до моего носа всего несколько сантиметров. От испуга я рубанул тавра палашом по голове. Он закрылся щитом, нашпигованным стрелами. Пару из них я срубил. Тавр опустил щит и попробовал ткнуть меня мечом еще раз. Я порадовался, что меч короток, ударил палашом по нему, отбив влево от себя, и после короткого замаха рубанул справа налево по левому боку тавра. Он успевает закрыть щитом верхнюю часть тела. Палаш скользит лезвием по круглому ободу щита и врезается в тело ниже ребер. Меня в который раз поразило, как легко сталь рассекает человеческую плоть и кости. Клинок разрубил темно-коричневую кожаную куртку, легко прошел наискось вниз сантиметров пятнадцать. Тавр скривил лицо в глуповатой, блаженной ухмылке и ударил сверху вниз. На этот раз я инстинктивно подставил щит. И еще раз рубанул по тому же месту, уже со всей дури. Палаш прошел почти до паха и застрял. Я только со второй попытки выдернул его. Тавр упал вперед, на меня. Я брезгливо оттолкнул его щитом. Крови из убитого вылилось так много, что скоро все в радиусе метра два было залито ею. Я уже привык к крови, трупам. Цивилизационные наслоения, запреты и табу обсыпаются с меня, как старая краска с железной переборки. Смотрел на разрубленное тело с тем же безразличием, как на куски говядины или свинины в холодильных камерах супермаркета.
С остальными мужчинами-таврами, пытавшимися прорваться в лес, тоже было покончено. Двоих убили скифы и принялись скальпировать. Получается у них быстро. Наловчились уже. Женщины и дети стояли молча, никто не плакал. Мне показалось, что они не без интереса наблюдают за действиями скифов. Тавры, как мне рассказывали, вывешивают на шесте у дома голову врага, но только известного. «Обычным» убийством у них хвастаться не принято.
– Гоните тавров в деревню, – приказал я тем своим бойцам, которые были слева от меня, а тем, кто справа, поручил собрать трофеи и добить раненых, если обнаружатся.
Отряд Гунимунда вышел из деревни нам на помощь. Поняв, что она не нужна, начали шмонать дома. Ходили группами по четыре-пять человек, хотя в домах осталось всего несколько старух и один седой и беззубый дед. Все ценное выносили и складывали на дорогу, которая проходила от ворот до ворот. Туда же выгоняли скот и выкатывали арбы, чтобы на них увезти добычу.
Я зашел в самый большой двор в центре деревни с домом, построенным из камня и обмазанным глиной. Двор ограждал сложенный из необработанного камня забор высотой метра полтора. Справа и слева находились хозяйственные постройки, причем все без дверей. Посреди двора валялась убитая ударом копья, худая сука с обвисшим выменем. Крупная и лохматая, похожая на среднеазиатскую овчарку. Рядом с ней скулили семеро щенят. Дом примыкал к скале, она была как бы одной из стен. Примерно посередине этой «стены» находился очаг – неглубокая яма с пеплом, огражденная невысоким бортиком из камней, без трубы, дым выходил через дыру в крыше, крытой сплетенными прутьями, обмазанными глиной. По бокам очага торчали две рогатины, соединенные деревянной перекладиной, на которую вешали котел. Два их, медные и снаружи черные от копоти, один литров на пять, другой на три, стояли рядом на земле. Возле них лежали брошенные второпях дрова. По другую сторону очага к скале были приделаны деревянные полки, на которых стояли несколько глиняных кувшинов, тарелок и чашек. У правой и левой стены располагались ложа, широкие, на несколько человек. – низкие деревянные помосты, застеленные сеном и грязным лоскутным тряпьем. Они же, как оказалось, являлись и ларями для хранения «богатств» семьи: рулонов грубой ткани, овчин, обуви. В доме воняло дымом и овцами. Я приказал Палаку, который выносил котлы, забрать и щенят. По паре в городской дом и на виллу, остальных на ферму.
