Джек Лондон - Морской волк. Бог его отцов
В то время как Мод передавала мне провизию и я укладывал ее в лодку, на палубу вышел матрос: он постоял у борта, потом медленно побрел на шканцы и остановился, обратившись лицом к ветру и спиною к нам. Я присел в лодке, и сердце у меня стучало. Мод неподвижно лежала в тени рубки. Но матрос ни разу не повернулся. Заложив руки за голову, он громко зевнул и снова ушел на бак.
Через несколько минут лодка была нагружена. Я помог Мод перелезть через перила и, чувствуя ее так близко от себя, с трудом удерживался, чтобы не крикнуть: «Я люблю вас! Люблю!» Одной рукой держась за перила, другой я поддерживал ее при спуске, гордясь своей силой: этой силы я не имел несколько месяцев назад, в тот день, когда простился с Чарли Фэрасетом и отправился в Сан-Франциско на злополучном «Мартинесе».
Отрезав веревки, я прыгнул вслед за ней. Никогда в жизни мне не приходилось грести, но я взялся за весла и ценою больших усилий увел лодку в сторону от «Призрака». Затем я принялся за парус. Я часто видел, как ставятся в лодке паруса, но сам проделывал это впервые. Охотники справлялись с этой задачей в две минуты, у меня же она отняла целых двадцать. Но все же в конце концов это было сделано и, взяв в руки рулевое весло, я направил лодку по ветру.
— Там Япония, — заметил я, — прямо перед нами.
— Гэмфри ван Вейден, — сказала Мод, — вы смелый человек!
— Нет, — ответил я, — это вы смелая женщина.
Мы повернули головы, повинуясь инстинктивному желанию в последний раз взглянуть на «Призрак». Его невысокий корпус поднимался и нырял среди волн, паруса темной массой выделялись среди ночи, подвязанный штурвал скрипел при поворотах руля. Потом очертания шхуны и долетавшие с нее звуки отодвинулись вдаль, и мы остались одни среди темного моря.
Глава XXVII
Забрезжило утро, серое и холодное. Лодка качалась под свежим бризом, и компас показывал, что мы держим курс прямо на Японию. Пальцы у меня озябли, несмотря на рукавицы, и мне больно было держать рулевое весло. Ноги ломило от холода, и я не мог дождаться восхода солнца.
Передо мной на дне лодки лежала Мод. Ей было тепло, так как она была укутана в теплые одеяла. Верхним я прикрыл ей лицо, чтобы защитить его от ночного воздуха. Я видел лишь смутные ее очертания и выбившуюся прядь светло-каштановых волос, сверкавших каплями росы.
Я долго смотрел на эту прядь, как смотрит человек на то, что ему дороже всего на свете. Мой взгляд был так пристален, что она зашевелилась под одеялами и, откинув верхнюю складку, улыбнулась мне глазами, тяжелыми от сна.
— Доброго утра, мистер ван Вейден, — сказала она. — Что, еще не видно земли?
— Нет, — ответил я, — но мы приближаемся к ней со скоростью шести миль в час.
— Ммм… — разочарованно протянула она.
— Но это составляет сто сорок четыре мили в сутки, — добавил я в утешение.
Лицо ее просветлело.
— А сколько нам нужно проплыть?
— Вон там Сибирь, — указал я на запад, — но в шестистах милях отсюда к юго-западу лежит Япония. Если этот ветер удержится, мы будем там через пять дней.
— А если будет буря? Наша лодка не выдержит ее?
Она умела смотреть собеседнику прямо в глаза и требовать правды.
— Если буря будет очень сильна, — ответил я.
— Что же тогда?
Я наклонил голову.
— Но нас каждую минуту может подобрать какая-нибудь промысловая шхуна. Их много в этой части океана, — помолчав, заметил я.
— Но вы ведь совсем продрогли! — вскричала она. — Не отрицайте, я вижу! А я-то лежала и все время грелась под одеялами!
— Не вижу, чем бы это помогло делу, если бы и вы сидели и зябли, — засмеялся я.
— И все-таки поможет! Дайте мне только научиться править!
Она села и занялась своим несложным туалетом. Она распустила волосы, и они коричневым облаком закрыли ей лицо и плечи. Милые каштановые волосы! Я хотел целовать их, пропускать их между пальцами, зарыться в них лицом. Очарованный, я смотрел на них, пока не налетел порыв ветра и захлопавший парус не напомнил мне о моих обязанностях. Идеалист и романтик, каким я был, несмотря на свой аналитический ум, я до сих пор плохо понимал физические проявления любви. Я всегда считал любовь между мужчиной и женщиной чем-то возвышенным, какими-то духовными узами, соединяющими и взаимно притягивающими души. Плотские узы играли небольшую роль в моем представлении о любви. Но теперь полученный мною сладостный урок показал мою ошибку. Я понял, что душа может выражаться через тело. Я понял, что нежность и запах волос любимой говорят нам то же, что и свет, сияющий в ее глазах, или слова, слетающие с ее губ. Итак, я смотрел на светло-каштановые волосы Мод и любил их, и узнал о любви больше, чем мне могли рассказать все певцы и поэты своими песнями и сонетами.
Вдруг Мод быстрым движением откинула назад волосы, и показалось ее улыбающееся лицо.
— Почему женщины не носят волосы всегда распущенными? — спросил я. — Это было бы гораздо красивее.
— Да, но если бы они не путались так, — с улыбкой ответила она. — Ну, вот! Я потеряла одну из моих драгоценных шпилек!
Я восхищенно следил за всеми ее движениями, пока она рылась в одеялах, разыскивая шпильку. Меня поражала и радовала ее женственность. Я слишком высоко вознес ее в своем представлении, вообразил ее чем-то неземным, сделал из нее недосягаемую богиню. Поэтому я так наслаждался проявлениями чисто женских черт в ней, тем, как она изящным движением откидывала назад волосы или искала шпильку.
С радостным возгласом она наконец нашла свою шпильку, и я сосредоточил теперь свое внимание на управлении лодкой. Я сделал опыт и подвязал рулевое весло таким образом, чтобы лодка могла идти по ветру без дальнейшего моего участия. Опыт удался, и лодка недурно держала курс.
— А теперь давайте завтракать, — предложил я. — Но сначала вам надо одеться теплее.
Я достал новую плотную фуфайку, скроенную из корабельного одеяла. Ткань была толстая и могла несколько часов сопротивляться дождю, не промокая. Когда Мод через голову надела ее, я дал ей матросскую шапку, закрывавшую ей волосы, которая при откинутом верхе могла также защищать шею и уши. Эффект получился очаровательный. Ее лицо было из тех, которые прелестны при всех обстоятельствах. Ничто не могло испортить его изысканного овала, почти классических черт, тонко очерченных бровей, больших карих глаз, ясных и поразительно спокойных.
Налетел резкий порыв ветра. В это время лодка под углом взбиралась на гребень волны и внезапно накренилась, зачерпнув около ведра воды. Я как раз вскрывал жестянку с консервированным языком и, бросившись к парусу, едва успел отпустить его. Он захлопал и затрепетал, и лодка выпрямилась. Через несколько минут мне удалось снова направить ее по надлежащему курсу, и я возобновил приготовления к завтраку.
