Патрик О'Брайан - Гавань измены
Луна давно миновала первую четверть, и Джек Обри почувствовал медленно нарастающую в душе горечь поражения: жара усугубилась и стала еще более гнетущей, а явное недружелюбие и отстраненность Хасана и турецких офицеров лишь ухудшали положение, насколько это вообще возможно. С самого начала эти люди выступили против уменьшения числа парусов, но Джек объяснил им через Стивена, что увеличение числа не всегда приводит к высокой скорости, а в данном случае паруса на корме непременно обезветрят передние, а сейчас, как полагал Джек, их физиономии кривились из-за его замечания о нечистоплотности солдат.
Ему ни разу не приходило в голову, что они могут подозревать его в нечестной игре, пока одним ужасно беспокойным и утомительным вечером Стивен не сообщил ему:
— Я обещал исполнить одно поручение, и по возможности буду краток, хоть я уже три часа закипаю при мысли об этих тонких намёках, подозрениях, теоретических предположениях и почти чистосердечных признаниях в одно и то же время: Хасан думает, что египтяне предложили тебе огромное вознаграждение, чтобы мы не догнали галеру. Все знают, сказал Хасан, что твой переводчик встречался с посыльными от Мухаммеда Али, и все знают, добавил бимбаши, что чем больше парусов, тем больше ветра они поймают, это несомненно. Теперь Хасан хочет сам предложить тебе кругленькую сумму, чтобы ты обвёл египтян вокруг пальца. В общем, как-то так.
— Спасибо, Стивен, — ответил Джек. — Я полагаю, что заново объяснять им основы судовождения нет никакого смысла.
— Абсолютно никакого, дружище.
— Тогда, полагаю, придется смириться с их детскими обидами, — предположил Джек.
Но здесь он ошибался, поскольку за ночь ветер сменился на норд-вестовый, задув «Ниобе» в бакштаг, и когда Хасан и турки следующим утром вышли на палубу, то обнаружили такое количество парусов, какое только могли пожелать. Они обменялись сдержанными, но всё понимающими взглядами, после чего Хасан подошел к капитану Обри и высказал пару благожелательных замечаний на французском — языке, с которым Джек имел по крайней мере шапочное знакомство, а бимбаши что-то негромко проворчал по-турецки примирительным тоном.
Тем не менее, Джеку больше не хотелось давать почву для каких бы то ни было подозрений. В ответ он лишь сдержанно поклонился и поднялся на грот-марс, с которого открывался великолепный вид на туманную, колышущуюся от зноя бескрайнюю синеву, и с вожделением поглядел на юг сквозь просвет в облаке парусов.
С тяжёлым сердцем и угасающей надеждой он осмотрел окрестности. Затем подозвал к себе Роуэна и довольно резко высказался, что предпочитает в одиночестве разгуливать по квартердеку, и предполагается, что вахтенный офицер должен оберегать капитана от банальных «здрасьте» и «как поживаете» пассажиров, не понимающих флотских обычаев, и указал, что фор-марсель не обрасоплен как следует.
На облако парусов все смотрели прямо-таки с религиозным обожанием. Но даже несмотря на это, когда наступило полнолуние, они ещё находились на два градуса севернее Мубары. А когда достигли острова, луна была уже семнадцати дней от роду и почти достигла апогея. Наконец, во второй половине вторника показалась Мубара, ясно видимая в лучах заходящего солнца и четко выделяющаяся на фоне далеких аравийских гор.
Джек немедленно привелся к ветру, чтобы проскользнуть незамеченным, и очень осторожно изменил курс в сторону пролива между небольшими островками и рифами к югу от города. Теперь они находились в районе, к которому имелись достоверные карты, и с помощью двух ориентиров они с Макэлуи провели «Ниобу» на полпути вниз по проливу и бросили якорь на глубине в тридцать пять саженей.
Вероятность, что галера все еще не прошла мимо, пока оставалась. Очень небольшая вероятность, поскольку северные ветры или не дули вовсе, или дули столь слабо, что не задержали бы её продвижение. Но надежда, скорее теоретическая, еще жила, особенно в сердцах самых страждущих, и еще задолго до рассвета капитан Обри и все его офицеры (за исключением хирурга и капеллана), а также большая часть отдыхающей вахты, находились на палубе.
Конец ночи оказался туманным, и слегка охлаждающий северо-западный бриз гулял потоком теплых испарений над убывающей луной, все еще излучающей неясный рассеянный свет, а крупные звезды походили на оранжевые кляксы.
«Ниоба» встала на якорь, течение с подветренной стороны непрерывно поднимало мягкую рябь, если кто и говорил, то только шепотом. Небо на востоке заметно посветлело. Джек устремил взгляд на Канопус [34] — невнятное свечение на юге, размышляя о сыне: вырастет ли мальчишка сопляком, воспитываясь матерью и играя только с сестрами? Капитан слышал о ребятах помладше Джорджа, уже выходивших в море. Наверно, правильно будет взять его с собой в годовое плаванье, а потом отдать в школу на год или два до возвращения на флот, тогда он не станет столь безграмотным, как большинство морских офицеров, включая его отца. Пара его друзей определенно включили бы имя Джорджа в свои судовые роли, поэтому учеба в школе не замедлила бы срок сдачи экзамена на лейтенанта. Две склянки. Услышав их, Джек устремил взгляд вперед, а когда снова посмотрел на небо, звезда исчезла.
Заскрипела баковая помпа, и в эти неуютные часы мёртвого ночного мира, когда привычная дневная жизнь ещё не вернулась на корабль, вахта правого борта занялась уборкой. Поток воды и песка уже достиг миделя, а пемза шлифовала доски форкастля, когда на горизонте появилась красная полоска зарождающегося рассвета.
Кэлэми, сидящий на якорном шпиле в подвёрнутых штанах, оберегая их от воды, внезапно спрыгнул вниз и прошлёпал по мокрой палубе к Моуэту, который гаркнул:
— Эй, там, на баке! Довольно! — и подошёл к Джеку. — Сэр, — обратился он к капитану, снимая шляпу. — Кэлэми кажется, будто он что-то слышит.
— Тишина на палубе! — призвал Джек. Вся команда застыла, как в детской игре, кто где стоял, многие в нелепых позах, с кусками пемзы и швабрами в руках, по лицам было видно, как они напряженно вслушиваются. Вдалеке по правому борту слышалось пение: «йо-хо-хо, йо-хо-хо», его обрывки долетали до корабля, несмотря на встречный ветер.
— Приготовиться вытравить якорный канат, — приказал Джек, — и позовите мистера Хасана и серанга.
Но оба уже стояли рядом и многозначительно закивали, едва только Джек к ним обернулся, показывая жестами, будто гребут — несомненно, сейчас до них доносилась песня гребцов на галере.
Никто не мог сказать, откуда она доносится, но все уже приготовились травить канат, внимательно прислушиваясь: где-то в полумраке с подветренной стороны — вот и все, что они могли понять. Солнце поднималось всё выше и выше над чистым горизонтом и слепило глаза, но дрейфующий белый туман все еще скрывал морскую гладь.
