Майкл Крайтон - Пиратские широты

— Пикантная штучка, да?

Хантер обернулся. Это был Эндерс. Он ухмылялся.

— Пусти благородных на волю, и им тут же засвербит, верно?

— Похоже на то, — согласился капитан.

Эндерс посмотрел на ряд пушек и хлопнул ладонью по ближайшей из них. Та глухо загудела.

— Бесит, правда? — спросил он. — Столько пушек, а воспользоваться нельзя, народу нет.

— Идите-ка вы лучше спать, — оборвал его Хантер и ушел.

Но Эндерс сказал чистую правду. Чарльз продолжал расхаживать по палубе. Он позабыл о женщине и вернулся мыслями к пушкам. Какая-то часть его сознания, не знающая покоя, то и дело возвращалась к этой проблеме, искала решение. Отчего-то Хантер был твердо уверен в том, что существует возможность использовать орудия. Есть какой-то давно известный способ, который он позабыл.

Женщина, судя по всему, считала его дикарем или, хуже того, пуританином. Капитан подумал об этом и улыбнулся. На самом деле он был образованным человеком. Ему преподали все основные отрасли знаний в том виде, как они установились со времен Средневековья. Он знал классическую историю, латынь и греческий, естественные науки, богословие и музыку, но в данный момент ничем этим не интересовался.

Даже в молодости Хантера куда больше интересовали практические, применимые в действительности знания, чем мнения какого-нибудь давно почившего мыслителя. Всякий школьник знал, что мир куда огромнее, чем мог бы подумать Аристотель. Чарльз сам родился в краю, о существовании которого древние греки и не подозревали.

Однако же сейчас какие-то детали классического образования будоражили его память. Мысли Хантера упорно возвращались к Греции. Они вертелись то ли вокруг нее вообще, то ли вокруг древних греков, но он не понимал, ни что им там надо, ни почему.

Потом капитан подумал о картине, что висела в каюте Касальи, на военном корабле. Тогда Хантер едва заметил ее, да и теперь не мог вспомнить отчетливо. Но было в ней нечто такое, что не давало ему покоя. Отчего-то это казалось ему важным.

В чем же дело? Хантер ничего не смыслил в живописи. Он считал ее второстепенным дарованием, пригодным только для украшения помещений и интересным лишь тщеславным богатым аристократам, готовым щедро платить за свои приукрашенные портреты. Сами же художники, насколько знал Чарльз, были вполне обыкновенными людьми, кочующими, подобно цыганам, из одной страны в другую в поисках покровителя, который поддержал бы их труды. Эти легкомысленные типы не имели дома, корней, крепкой привязанности к тому народу, к которому они принадлежали по крови. Невзирая на то, что его прадед с прабабкой бежали из Англии в Массачусетс, Хантер безоговорочно считал себя англичанином и убежденным протестантом. Он пребывал в состоянии войны с католиками-испанцами и не понимал тех, кто не разделял его патриотизм.

Ставить свою живопись превыше всего — бледная какая-то верность родине. Да, художники переезжали из страны в страну. Французы оседали в Лондоне, греки — в Испании, а итальянцы — повсюду. Даже в нынешнее военное время живописцы беспрепятственно пересекали границы, в особенности итальянцы, целыми кучами.

Ну а ему-то какое до этого дело?

Хантер вновь зашагал вдоль борта, от пушки к пушке, прикоснулся к одной. Сзади у нее был отчеканен латинский девиз: «SEMPER VINCIT», то есть «Всегда побеждает».

Эти слова рассмешили Хантера.

«Далеко не всегда, — подумал он. — Если нет людей, чтобы заряжать и стрелять, — ничего они не побеждают».

Капитан прикоснулся к надписи, провел пальцами по высеченным буквам, ощущая плавный изгиб «S» и четкие линии «Е».

В этих двух латинских словах, по-военному жестких, ощущалась некая сила и решительность. Итальянцы все это утратили. Они сделались мягкотелыми, витиеватыми. Их язык ныне отражал эту мягкость. Слишком много времени прошло с тех пор, как Цезарь отрезал: «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил».

Само это слово, казалось, что-то подсказывало. Хантер посмотрел на четкие линии букв. Потом перед его мысленным взором предстали другие линии и углы. Ему вспомнились греки, а точнее — эвклидова геометрия, мучение его мальчишеских лет. Он никогда не мог понять, какое это имеет значение — равны ли друг другу два угла или под каким углом пересекаются две прямые. Ну какая разница, а?

Хантеру снова вспомнилась картина из каюты Касальи, художественное полотно на военном корабле, совершенно неуместная и бесполезная вещь. В том-то и проблема искусства, что оно не имеет никакого практического смысла. Искусство ничего не побеждает.

«Всегда побеждает».

Хантер улыбнулся иронии этого девиза, отчеканенного на пушке, которая не могла победить никого. Это оружие так же бесполезно для него, как и картина Касальи, аксиомы Эвклида.

Капитан потер уставшие глаза.

Все эти размышления не имели никакого смысла. Он бродил кругами без цели, из одного лишь упорного стремления разочаровавшегося человека, попавшего в ловушку и тщетно ищущего выхода.

Потом Чарльз услышал тот самый крик, которого моряки боятся сильнее всего:

— Огонь!

Глава 29

Хантер стремительно взбежал на кормовую надстройку и увидел, что галеон атакуют шесть брандеров. Это были испанские баркасы, щедро вымазанные смолой и подожженные. Теперь они, ярко пылая и освещая недвижные воды залива, плыли к галеону.

Капитан с чувством выругался. Как он только мог не со подумать об этом маневре?! Ведь дым на палубе испанского корабля ясно говорил обо всем — а он не догадался! Но тратить время и упрекать других Хантер не стал. Моряки с «Эль Тринидада» уже сыпались за борт, в свои баркасы. Первый из них уже отчалил, и матросы изо всех сил гребли к брандерам.

Чарльз порывисто развернулся.

— Где наши дозорные? — накинулся он на Эндерса. — Как это могло произойти?

Тот покачал головой.

— Понятия не имею. Наблюдателей выставили на песчаной косе и на берегу за ней.

— Черт!

Либо все часовые заснули на посту, либо испанцы в темноте доплыли до берега, захватили корсаров врасплох и перебили.

Хантер взглянул на бухту. Команда первого баркаса уже сражалась с горящим брандером. Они отталкивали его веслами, не подпускали к кораблю и пытались перевернуть. На одном из матросов загорелась одежда, и он с криком повалился в воду.

Тогда капитан сам прыгнул за борт, в очередной баркас. Команда гребла к пылающим лодкам, по пути стараясь намочить на себе одежду. Хантер оглянулся и заметил, что Сансон ведет в бой шлюпку с «Кассандры».