Морской почерк - Коллектив авторов
На “Пилото Пардо” организовали вечерний брифинг, на котором Филипп выразил уверенность, что французские и русские океанологи должны встретиться и обсудить общие проблемы, связанные с состоянием мировой экосистемы. А когда он узнал о казусе с затоплением нашего груза, то, связавшись с отцом по радио, сделал предположение, что, возможно, они смогут помочь нам:
– Глубины здесь порядка семидесяти метров. У нас есть опыт подъёма и с более низких горизонтов. Нам нужны сутки на заход “Калипсо” в бухту и сутки на водолазные работы.
Реакция нашего руководства была диаметрально противоположной. Сославшись на плотный график экспедиции, мы форсировали все погрузочно-разгрузочные работы и переброску зимовочных составов, свернули такелаж и, дав серию прощальных гудков, эхом разнёсшихся по бухте Ардли, красиво вышли на просторы Южного океана. Бородатый комсомолец Че (он же экс начальник станции Беллинсгаузен) помахивал ручкой гостеприимным чилийцам и долговязому Филиппу Кусто, с недоумением наблюдавшим за нашим внезапным отходом, и наверняка сожалевшим, что не состоялась встреча двух научных судов, занимающихся общими задачами.
Наш экипаж тоже сожалел, что не удалось увидеть приписанное к порту Тулон легендарное “CALYPSO” с легендарным командором Жаком Ивом Кусто, о котором в те годы наверняка знал весь мир. По судну ходили разные слухи. Но один из них считался наиболее достоверным. Руководство экспедиции не хотело засвечиваться в глазах известного французского исследователя. Наша безалаберность и так стала предметом досужих разговоров не только своих, но и чилийских моряков. А если в прессу проникнет сообщение о том, что французские аквалангисты подняли со дна антарктической бухты оброненный по разгильдяйству груз советского экспедиционного судна, то могли и головы чьи-то полететь, и чьи-то карьеры разрушиться. А потом вопросы: зачем столько листового металла и сварочное оборудование? Топливные ёмкости? Для чего? Для дозаправки дизельных подлодок? Значит – военная база? А дальше – больше. Западным журналистам только дай повод. Поэтому – от греха подальше. Страна у нас богатая. Привезём ещё металлу и всё сопутствующее. Мы же не крохоборы. А лишние контакты приводят только к лишним разговорам. К экспромтам и незапланированным встречам мы были не готовы, скорее всего, в силу идеологических причин. И в этом была своя правда.
Утопленный груз списали на стихийные обстоятельства. Комсомолец Че, по всей вероятности, проглядывал себе в туманной дали кресло в ещё несуществующей, но прописанной в будущих реалиях, Российской Думе. Штурман Петрович почёсывал свою нечёсаную голову и думал о семье, детях и о Евгении Оскаровиче Патоне и его методе автоматической сварки металлов голым электродом под слоем флюса. Филипп Кусто, глядя в кильватерный след уходящего советского научного лайнера, наверняка мечтал о таком же большом и красивом судне для своего отца. Его брат Жан-Мишель, ничего ещё не зная о событиях в бухте Ардли, учился у командора выдержке и терпению. А сам командор, Жак Ив Кусто, вместе с капитаном прокладывал на карте оптимальный маршрут к восточному побережью острова Кинг Джордж, который на некоторых картах имеет в скобках приписку Ватерлоо – то название, которое было дано острову в 1821 году экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева уже после того, как там, двумя годами раньше, побывал Уильям Смит. Мы даже не пересечёмся курсами. И знаменитый Кусто, конечно же, заслонивший своим авторитетом талантливых и по-своему ярких сыновей, с успехом завершит свои уникальные съёмки и удивит мир очередным фильмом о тайнах подводного космоса, скрытого от простых смертных чуждой и близкой им субстанцией, покрывающей % нашей планеты. Да, благодаря Кусто и его сподвижникам, мы заглянули в невидимые простому глазу обиталища Голубого Континента, погрузились в лоно, из которого, возможно, вышли когда-то. Он первым заметил и предупредил всё человечество над нависшей опасностью быстрого умирания мирового океана, нарушении экосистем, катастрофическом уменьшении биомассы, засорении и варварском использовании придонного шельфа, сокращении и даже исчезновении многих видов морских млекопитающих. Океан болен – говорил нам Кусто. И болен не сам по себе. Больное человечество с неистребимой жаждой потребления заразило его и привело в критическое состояние. Наша так называемая хозяйственная деятельность приблизила нас к катастрофе, о чём постоянно напоминал нам неутомимый французский исследователь. Мы оказались только в поле притяжения этой личности, и, даже не видя его, уже прониклись сопричастностью к делу, которому он посвятил свою жизнь. Что говорить тогда о людях, находившихся рядом с ним?
А о чём думал тогда автор этих строк, находясь на борту отмеченного историей судна? Представьте себе – ни о чём. Он просто отдавал должное Провидению, забросившему его на край Земли и одарившему способностью удивляться виденному, поскольку удивление есть единственный повод, чтобы улыбнуться. И глядя в открывшееся вдруг перед ним прошлое, он улыбается. Хотя смешного там было мало.
Виктор Румянцев
Виктор Румянцев родился в Амурской области в 1956 г. В 1977 окончил Лиепайское мореходное училище. Десять лет отработал в Рижской Базе Реффлота: рос от матроса до старпома. Затем капитан в Рижском Транспортном Флоте. С 1995 г. работает по контрактам под чужими флагами. Женат, двое взрослых детей. Живёт в Риге.
Корабль
Корабль не знал имени своего Отца. Да и как он мог знать, если его Отец затерялся в паутине коридоров конструкторского бюро задолго до его рождения? Корабль даже не подозревал, что в своём семействе он девятнадцатый по счёту и, очевидно, последний. Именно этим кораблём заканчивалась постройка серии сухогрузов неограниченного района плавания.
Зато он знал, что его Мать – судоверфь. Именно тут, на этой верфи был заложен его киль. Именно здесь корабль начал обрастать набором и бортами. Именно здесь в его чреве установили огромный двигатель и множество вспомогательных механизмов. Работы по рождению корабля не затихали ни днём, ни ночью, повсюду сверкала сварка и стоял невыносимый грохот. Корабль был равнодушен ко всему происходящему, ведь он пока был просто огромной грудой железа и не более того. Он пока не чувствовал ни боли, ни усталости, ни раздражения.
В один из весенних дней Корабль с грохотом спустили со стапеля на воду и он закачался на поднятой им же волне, в недоумении стряхивая с себя через палубные шпигаты невесть откуда взявшуюся холодную воду.
Дни проходили в непрерывных хлопотах: что-то докрашивали на палубе, в трюмах и в машинном отделении, проворачивались механизмы, озабоченные приёмная и сдаточная команда носились друг за другом с ворохом документации.
С каждым новым днём суеты становилось всё больше и больше. Корабль каким-то особым способом уже научился выделять среди суетившихся “своих” и “чужих”. Он догадывался, что в своей жизни он
