Джеймс Купер - Блуждающая Искра

— Да? «Крыло и Крыло», — вы так назвали эту фелуку.

— Сколько я понял, мистер подеста, вы назвали это судно люгером, — сказал Лейон.

— Фелука-люгер, синьор капитан, ни более ни менее, честное слово.

— Все присутствующие здесь почтенные офицеры как нельзя лучше знают, что фелука-люгер, и такой люгер, как говорят, «Блуждающая Искра», две вещи совершенно различные. Далее, синьор, скажите, слышали ли вы когда-нибудь от меня, будто я француз?

— Нет, вы не так были глупы, чтобы назваться им человеку, который ненавидит французов. Клянусь, если бы все подданные великого герцога ненавидели этих врагов так, как я, он был бы могущественнейшим князем в целой Италии.

— Без сомнения, синьор. Теперь позвольте мне спросить вас, называл ли я когда-нибудь эту фелуку иначе, как «Крыло и Крыло»? Упоминал ли когда-нибудь о «Блуждающей Искре»?

— Нет, вы всегда говорили: «Крыло и Крыло», никогда иначе; но…

— Извините, синьор, но я попрошу вас ограничиться только одними ответами на мои вопросы. Итак, фелуку я всегда называл «Крыло и Крыло», а себя капитаном Смит, не правда ли?

— Совершенно верно, синьор: «Крыло и Крыло» и капитан Смит, сэр Смит, потомок славной английской фамилии, сколько мне помнится.

Рауль улыбнулся, так как он помнил, что, возбужденный беседой с двумя итальянцами, он случайно, совершенно не преднамеренно обмолвился двумя-тремя словами в этом роде, а затем уже его собеседники сами ухватились за них и раздули их. Однако, он счел неуместным противоречить подесте, который до сих пор не говорил ничего такого, что могло бы ему повредить.

— Когда молодой человек из тщеславия желает прослыть знатным, господа, то это еще не дает права считать его шпионом, это доказывает только его легкомыслие, — спокойно заметил Рауль. — Вы говорите, синьор, что я никогда не выдавал себя за француза; но разве не сказал я вам, что моя родина Гернсей?

— Да, вы мне сказали, что поколение Смит — уроженцы этого острова. Признаюсь, я никогда не слыхал об атом острове, но вице-губернатор знает; он все знает, вице-губернатор, я думаю, в целой Италии не найдется равного ему по учености.

— Хорошо, хорошо! Теперь будьте любезны, синьор подеста, заявите этим господам, если вы по совести и согласно данной вами присяги можете это утвердить, что вы лично ручаетесь в том, что я имею какое-нибудь отношение к этой фелуке «Крыло и Крыло».

— Я могу только сказать, что знаю это с ваших собственных слов. На вас был точно такой мундир, как на этих офицерах, и вы себя называли командиром «Крыла и Крыла».

— Прекрасно; вот это значит — действительно помнить о присяге: ваши показания удивительно точны. Итак, все ваше сообщение сводится к тому, что вы не знаете, называется ли фелука, о которой вы говорите, «Блуждающей Искрой», ни того — француз ли я, и еще того менее, что я — Рауль Ивар; но вы помните, что я назвался Джэком Смитом, уроженцем Гернсея.

— Да, вы называли себя Джэком Смитом, а не Раулем Иваром. Но, синьор, я видел, как вы направляли пушки против лодок фрегата, на котором мы теперь находимся; и вы тогда подняли французский флаг. Это доказывает, что вы ему враг, насколько у нас понимают эти дела в Порто-Феррайо.

Рауль почувствовал, что это последнее заявление говорит против него; но в то же время ему чего-то недоставало, чтобы стать настоящим доказательством.

— Видели вы, что я стрелял или отдавал приказание стрелять, синьор? Вы хотите сказать, что «Крыло и Крыло» враждебно выступило против лодок с «Прозерпины»; но уверены ли вы, что я был в то время на палубе этой фелуки?

— Нет, синьор, но вы мне говорили, что вы на ней командиром.

— Разберемся хорошенько, — сказал королевский прокурор, — вы намерены отрицать то, что вы француз и враг англичан, подсудимый?

— Я намерен, сэр, отрицать все, что не будет доказано.

— Но ваше произношение, обороты, которые вы употребляете, говоря по-английски, самая наружность ваша — все говорит, что вы француз.

— Извините, господа, но теперь во многих странах говорят по-французски, далеко не в одних французских владениях. И вы приговорите человека за то только, что его выговор не обнаруживает в нем англичанина?

— Мы желаем держаться полной справедливости и законности, подсудимый, — сказал Куф, — и вы имеете полную возможность воспользоваться нашими сомнениями. Однако, я должен вас предупредить, что мы уверены в том, что вы француз и Рауль Ивар. Если вам удастся доказать противное, ваша удача, — но доказать вы должны несомненно и ясно.

— А как же предполагает почтенный совет, могу я это доказать? Меня арестовали в ночь, а утром уже привели к допросу, не дав больше времени, чем Караччиоли. Дайте мне время вызвать свидетелей, и я вам докажу, кто я такой и что.

Он произнес эти слова с полным самообладанием, как человек, уверенный в своей невинности, что произвело некоторое впечатление на судей. Но они не сомневались в том, что перед ними не кто другой, как самый опасный из их врагов, Рауль Ивар, с люгера «Блуждающая Искра», которого нельзя допустить ускользнуть от них. Воззвание Рауля вызвало лишь с их стороны большую осмотрительность с целью устранить малейшее обвинение в пристрастии.

— Не имеете ли вы еще какого-нибудь вопроса предложить свидетелю, подсудимый? — спросил председатель.

— В настоящую минуту ничего больше; вы можете продолжать допрос, сэр.

— Пусть приведут Итуэля Больта, — сказал королевский прокурор, читая это имя на листе лежащей перед ним бумаги.

Рауль внутренно содрогнулся, так как свидетельство американца, о котором он совершенно забыл, могло его погубить.

Между тем Итуэля вреди, сняли с него присягу и приступили к допросу.

— Ваше имя Итуэль Больт? — обратился к нему королевский прокурор.

— Так говорят здесь. Что касается меня, то я не отвечаю на подобный вопрос.

— Вы отрицаете, что это ваше имя?

— Я ничего не отрицаю и ничего не утверждаю; я не желаю ведаться ни с этим судебным разбирательством, ни с этим судом.

Рауль вздохнул свободнее, потому что, говоря правду, он мало доверял твердости и бескорыстию Итуэля и боялся, что того могло подкупить обещание помилования.

— Не забывайте, что вы дали присягу, и вас будут судить как бы за неявку, если вы откажетесь давать показания.

— Я имею некоторое понятие о законах, — невозмутимо возразил Итуэль, — и я знаю, что никогда свидетель не должен давать ответа, могущего повернуться против него.

— Так что неопределенность ваших ответов проистекает из страха навлечь обвинение против вас самих?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — заявил Итуэль с достоинством.