Изидор Винокуров - Подвиг адмирала Невельского
Густым таежным лесом, болотами и топями, переваливая через отлогие хребты, Геннадий Иванович возвращался на оленях в Петровское. С ним ехали только переводчики. Матросы же остались при флаге нести почетную службу — охранять Амур.
Из нового поста выехали на заре. А когда стали спускаться сумерки, лес поредел, и Не-
вельской увидел Петровское, голубую гладь залива, и на рейде, рядом с «Охотском», два незнакомых ему корабля. Геннадий Иванович велел подогнать оленей. Ему не терпелось узнать, что это за корабли и зачем они сюда пожаловали.
Оказалось, что в залив только сейчас вошли гамбургский и американский китобои.
Невельской тотчас распорядился доставить их капитанам составленный им документ о принадлежности России всего Приамурского края. Это сообщение пришлось не по душе «гостям», привыкшим безнаказанно хозяйничать в этих местах. Суда подняли якоря и тотчас покинули залив.
До поздней ночи Геннадий Иванович делился с Орловым своими впечатлениями об экспедиции по Амуру. Когда же он рассказал, что заложил на Амуре новый пост, Дмитрий Иванович спросил:
— А как вы окрестили его, Геннадий Иванович?
— Николаевским назвал, — ответил Невельской, пристально глядя на Орлова.
— Правильно, батюшка мой, умно! — довольным тоном произнес Орлов, пряча усмешку в густых седых усах.
И Невельскому стало приятно, что Орлов понял его. Ведь впереди ему предстояло еще вести очень трудную борьбу за то, чтобы его действия признали правильными. А оба они знали, как падок на лесть царь Николаи...
Из селения в селение, по зимовьям и стойбищам понеслась слава о Невельском, о русских. Потянулись в Петровское местные жители. Каждый выражал благодарность за защиту, просил не покидать этих мест, не бросать население на произвол иностранцев. Невельской обещал сделать все возможное.
Составив для Орлова подробную инструкцию, Геннадий Иванович отбыл на транспорте «Охотск» в Аян.
Невеселые мысли одолевали Невельского всю дорогу от залива Счастья до Аяна. Он знал, что впереди ему предстоит отчитываться в самовольных действиях. Кто поддержит его, на чью помощь он может рассчитывать? Меньшикова? Муравьева? Геннадий Иванович отлично знал им цену.
Едва прибыв в Аян, он послал Муравьеву подробное донесение. Поясняя, чем были вызваны все его действия, Невельской писал:
«Из этого Ваше превосходительство усмотрите, что, оставаясь в Петровском и действуя только лишь в пределах данного мне повеления, опасения мои, выраженные Вам еше в 1849 году, о возможной потере для России навсегда Приамурского края... если мы не будем действовать решительно, могут легко осуществиться. Представленные мной факты подтверждают эти опасения. Поэтому вся моральная ответственность перед отечеством пала бы справедливо на меня, если бы ввиду этих фактов я не принимал возможных мер к устранению этого...»
В заключение Геннадий Иванович писал:
«Осмеливаюсь уповать, что при ходатайстве Вашего превосходительства государь император милостиво воззрит на его верноподданного, осмелившегося преступить его высочайшее повеление при упомянутых обстоятельствах».
Дни проходили, но ответа от Муравьева не было. Тогда Геннадий Иванович решил отправиться в Иркутск, чтобы лично объяснить генерал-губернатору крайние обстоятельства, вызвавшие нарушение высочайшего указа.
Прибыв в Иркутск, Невельской узнал, что Муравьев уехал в Петербург, взяв с собой все документы. У генерал-губернатора не нашлось ни времени, ни желания, чтобы хоть одним теплым словом поддержать человека, действовавшего так решительно и смело. Короткое распоряжение — немедленно следовать в Петербург — вот все, что ожидало Невельского в губернаторской канцелярии. Ну что ж; делать нечего! Нужно ехать в Петербург держать ответ.
Снова поскакали почтовые кони по сибирской дороге. Снова замелькали версты, сотни и тысячи верст. Возок сильно встряхивало на ухабах и колдобинах. Укутавшись в теплую, подбитую мехом шинель, сидел в возке Геннадий Иванович и старался не думать о предстоящем ему. Но разве молено себя заставить не думать о том, что он считает главным в жизни, что определяет смысл его существования? Перебирая в памяти все свои поступки, Геннадий Иванович не видел, за что молено было его упрекнуть. Не жаждой личной славы и наград, не стремлением к богатству и почестям руководствовался он в своей деятельности. Беззаветное
служение родине, желание видеть ее могущество и славу — вот его истинные побуждения.
Но, пока он трясся на почтовых, предаваясь таким размышлениям, над его головой собирались грозовые тучи.
«Опять этот Невельской!» — неистовствовали старые знакомые — графы Нессельроде, Чернышев и другие члены Особого комитета. Их негодованию не было предела. Они жаждали расправы с этим неугомонным, самовольным капитаном, вторично нарушившим приказ царя...
Заседание комитета было долгим и бурным.
Меньшиков, Перовский и Муравьев доказывали, что «самовольные» действия Невельского были вызваны важными обстоятельствами, что следует всячески усилить основанные им посты и что, наконец, пришло время заявить о принадлежности России этого края.
Но большинство членов комитета не поддавалось на эти доводы.
— Для сохранения чести и достоинства нашего правительства гораздо лучше удалиться оттуда, — доказывал Нессельроде, запугивая присутствующих неминуемым вооруженным конфликтом на Амуре.
Его активно поддерживал алчный и трусоватый Вронченко. А военный министр граф Чернышев, потрясая только что полученным конфиденциальным рапортом от Горчакова 16 и захлебываясь от злобы, выкрикивал:
— Амур для России — лишняя обуза! Неизмеримые дебри от Якутска до Камчатки и Охотского прибрежья являют собой границу, не требующую охранения, и, что всего важнее, отстраняют жителей Сибири от непосредственного соприкосновения с иностранцами, что легко может обратиться в дело пагубной пропаганды и повлечь за собой беспорядки. Одно то, что в Сибири уже находятся петрашевцы, заставляет нас сомневаться в состоянии всего Зауралья.
Сосланные участники декабрьского восстания 1825 года в то время уже больше не пугали Чернышева, одного из самых ярых душителей их. Декабристы доживали свой век. Но петрашевцы, полные сил и веры в свои идеалы, несмотря на жестокую расправу с ними,
еще представляли собой серьезную опасность для правительства тем, что пользовались среди простого народа большим влиянием, чем декабристы. Так по крайней мере считали Чернышев и многие другие царские сановники. ..
Под влиянием Нессельроде, Врончепко и Чернышева комитет постановил: немедленно снять Николаевский пост и увести оттуда всех русских людей. А с Невельским комитет решил так поступить: за нарушение инструкций, за превышение власти, за самовольное плавание к устью Амура, высочайше запрещенное, капитана 1-го ранга Геннадия Ивановича Невельского... разжаловать в матросы, с лишением всех прав состояния.
