Отголоски прошлого (СИ) - Ришард Дариуш
— Доктор Ларри, а дай-ка мне, пожалуйста, одну из твоих иголок, потолще, — попросил он, минуту-другую молча последив за врачом.
— Зачем? — насторожился рыжий.
— Ну…просто так.
— Кхм… Извини, но почему бы тебе не взять у Элоиза? Или у Маруки, у нее наверняка должна быть масса принадлежностей для рукоделия, — первый помощник был не тем человеком, которому хотелось отказывать, но лекаря начало раздражать то, что его вещи берут все, кому не лень, и используют их не по назначению. Бертоло пожал плечами и ушел, не став настаивать, а Траинен вскоре пожалел о том, что не послушался старика и не дал ему, что просили… Но пока он не придал этой маленькой детали никакого значения, тут же и позабыв о ней.
Но когда доктор, чтобы немного развеяться, поднялся на верхнюю палубу, с которой начало доноситься больше шума (народ там явно веселился), его ожидало весьма необычное зрелище… На палубе между грот-мачтой и бизанью установили большую бочку, в каких на борт обычно доставлялись капуста или яблоки, сейчас она была заполнена забортной водой. Расчистив небольшую площадку, люди окружили освободившееся пространство плотным полукольцом, оставив почетное место для первого помощника и капитана. Скорее для первого помощника, потому что мадам Гайде предпочла для себя роль почетного зрителя, прислонившись плечом к мачте и с легкой улыбкой наблюдая за происходящим. А Бертоло тем временем как раз только начал вещать о том, какой сложный и ответственный этап пути они только что преодолели, что пережить такое дано далеко не каждому, а моряк, сумевший достойно выстоять в этот нелегкий час, достоин быть посвященным в «рыцари Рогатого мыса»… Точно, куда же без старых добрых традиций ритуального посвящения! Так это же примерно то же самое, что и отмечать успешно сданные экзамены… Шутки прочь, нельзя с точностью сказать, у кого нравы похлеще будут — у просмоленной, проспиртованной матросни или у дорвавшихся до свободы (и, чего уж греха таить, порой не менее проспиртованных) студентов на выпускном вечере.
— Ну что, молодцы, кто первый? — вопросил старпом, проводивший церемонию на правах самого взрослого и опытного члена команды. А экипаж в этот момент разделился на две части — одних, которым уже доводилось побывать в таком приключении, и кто теперь с умильным снисхождением старшего товарища и наставника смотрел на вторых, новичков.
— Я! Я первый! Меня-меня! — заголосил мастер парусов, проталкиваясь вперед так, словно его не пускали. Странно, что он никогда не бывал в этих местах… На судового врача этот парень всегда производил впечатление бывалого моряка, и он только недавно узнал, что Элоиз нанялся на «Сколопендру», когда та уже была порядочным торговым судном. А ведь так и не скажешь, пират пиратом…
— Давай сюда, Эльза, за борт, — широким жестом первый помощник пригласил того к бочке. — Ты на славу сегодня потрудился, заслужил награду… А кто хорошо работает, тот и отдыхает с размахом.
А черноволосый явно знал, что нужно делать, и, не растерявшись, одним прыжком нырнул в бочку. На палубу выплеснулась вода, и голова парня, довольно отплевывающегося и отфыркивающегося, показалась на поверхности. Потом ему торжественно подали чарку…чего-то, явно не ромашкового чаю.
— Еще! — воскликнул он, залпом осушив напиток и облизнув губы.
— Обойдешься пока что, — хохотнул Бертоло. — Теперь самое главное…
Самым главным оказалось то, для чего старик просил у врача иголки. А доктор-то мог бы и сразу догадаться… Морякам ведь положено прокалывать уши в честь определенных знаменательных событий, а это — знаменательней некуда. Тут уже сама Шивилла поднесла своему первому помощнику холщевый мешочек, в который тот, не глядя, запустил руку и наугад вытащил одну серьгу из запаса когда-то купленного или украденного и заначенного до подходящего момента. И было во всем этом процессе что-то волшебное, почти гипнотическое… А за Элоизом с готовностью пошли и другие моряки, спешившие под общие одобрительные выкрики и поздравления поскорее проститься с невинностью…своих ушей. Последним как самый младший оказался Армин, с огромным нетерпением дождавшийся, наконец, своей очереди и больше всех радовавшийся новоприобретенному знаку отличия, им мог бы гордиться его капитан, оба капитана… Или все-таки предпоследним?..
— Так… Кто у нас еще остался непосвященным? — строго проговорил старик, окидывая взглядом радостную гурьбу матросов, и остановился взглядом на Лауритце. Траинен в это время уютно, почти как в кресле, расположился в свернутой бухте каната, положил подбородок на сцепленные в замок руки и наблюдал за вершившимся действом с задумчивой, чуть глуповатой улыбкой. Точно как случайный зритель. — Эй, доктор Ларри, что ты расселся в углу так скромно, как неродной?! Иди сюда скорее!
— Кто, я?.. — переспросил Ларри, словно бы очнувшись от дремы.
— Нет, я… Да ты конечно, ты, кто же еще! Давай, доктор, не робей, будем посвящать тебя в морские волки.
— Кхм… — Траинен принял менее вальяжную позу, но вставать, кажется, не торопился. — А может быть, меня не надо?.. Все-таки я не столько моряк… Я же медик, и мне это, пожалуй, не нужно, у нас так не принято…
— Да полно тебе, хорош прибедняться! Ишь ты, вумный какой, делать вид, что тут он не при делах и как бы совсем ни при чем… Нет уж Ларри, не пытайся соскочить, мы все знаем, что ты с нами заодно. Мы одна команда, и у НАС так принято, — первый помощник старался сделать свой тон как можно более строгим, но в уголке его единственного глаза лучился пучок улыбчивых морщинок. — Тащите его сюда, ребята.
Двое дюжих матросов с готовностью подлетели к судовому врачу и тут же, несмотря на его слабые попытки к культурному протесту, подхватили его с двух сторон под белы рученьки и потащили к бочке. Ларри даже палубы едва касался подошвами сапог… Не то чтобы доктор сдрейфил…но немножко не по себе ему действительно стало. Он и не думал неуважительно относиться ко всем подобающим морским традициям, многие из них казались ему завораживающими своей странностью… Но когда эти первобытные пляски вокруг убитого кита или ритуальное нанесение каких-нибудь татуировок непристойного характера должно было коснуться его собственной шкуры, университетский интеллигент сразу задумывался о том, как при этом будет выглядеть со стороны.
— Ну-ка, макай его в бочку! — со смехом скомандовал старпом, взмахнув загорелой рукой.
— Хэй-хэй-хэй!.. Отставить макать судового врача! — воскликнул Ларри, когда его занесли над тарой, в которой до него уже успела перекупаться куча народу, и попытался упереться в ее обруч каблуками. Но сопротивление оказалось бесполезным, и доктора под дружный хохот окунули с головой, еще и макушку его рыжую для верности рукой притопили. Морская водица через край плеснула на палубу (и как там столько умещается…), а Лауритц, не успев набрать воздуха в легкие, от неожиданности чуть не захлебнулся. А когда он вынырнул на поверхность, ему не дали ни опомниться, ни глаза продрать. Бертоло уже сунул ему под нос чарку, и доктору не оставалось ничего другого, кроме как послушно проглотить ее содержимое, оказавшееся черным ромом с патокой.
— Вот молодец, сынок… — старпом одобрительно похлопал кашляющего и судорожно хватающего ртом воздух судового врача по спине. — Вот видишь, как хорошо искупался. А то прынцессой тут себя возомнил, тоже мне, было бы из-за чего ерепениться…
— Ну, что теперь?.. — поинтересовался рыжий, самостоятельно выбираясь из бочки, увеличивая тем самым размеры огромной, растекающейся вокруг лужи, и утирая мокрые усы насквозь мокрым рукавом. — Ухо?..
— Так точно! Садись, отдыхай…
Наряду с глупостью и поистине детским упрямством своего поведения, Ларри осознал всю порядочность и дружелюбие окружавших его моряков. Над ним не ржал уже ни один, даже Ламберт. И когда судовой врач присел на место, на котором над ним должны были совершить эту маленькую косметическую операцию, все довольно улыбались, но не насмехался никто. Старый одноглазый пират как следует накалил иглу, как и в прошлые разы, крепко ухватил Траинена пальцами за ухо и оттянул мочку. Читать сейчас опытному пожилому человеку лекции о асептике и антисептике было так же неуместно, как и проповедовать любовь к ближнему в племени людоедов, поэтому сейчас доктор благоразумно промолчал, справедливо решив, что со своими (и со всеми чужими) осложнениями потом сам разберется в отдельном порядке. Одна секунда, и игла вонзилась в намеченную точку, и боли при этом не было совершенно никакой. Вряд ли этому поспособствовал ром, скорее всего, просто общее возбуждение и приподнятое настроение…
