Патрик О'Брайан - Миссия в ионическом море
Джек ненавидел подобные случаи - доказательство неприязни и вражды на службе, где достойные отношения имели большое значение для повышения эффективности, не говоря уже о счастье самих людей. Он очень хорошо знал, что за долгую блокаду люди, практически полностью отрезанные от контакта с домом и внешним миром, почти забытые, плохо снабжаемые, плохо накормленные, остающиеся в море в любую погоду, по всей вероятности, становились раздражительными, а мелкие обиды копились и могли разрастаться до чудовищных размеров, но даже с учетом этого Джек огорчился, увидев длину второй части списка. Все проблемы шли с трех кораблей: "Сандерера" - флагмана Харта, "Суперба" и "Дефендера". Их офицеры, должно быть, пребывали в ссоре друг с другом и со своими капитанами в течение многих месяцев. "По крайней мере", - подумал он, - у нас не будет времени, чтобы разобрать больше парочки дел, а затем, после походов в гости, все остынут и от большей части небольших обвинений откажутся".
В целом, Обри оказался прав, военно-морской трибунал - дело исключительное, совершенно не подходящее для обычно неторопливых процедур в порту, но даже при этом, они рассмотрели больше дел, чем Джек ожидал, поскольку заместитель председателя (в этом случае секретарь адмирала мистер Аллен) оказался сообразительным, энергичным, методичным и быстро соображающим человеком дела.
Сквозь первые, обыденные случаи, промчались с поразительной скоростью, и приговоры: смертная казнь или порка (на всех кораблях флота двумя, тремя и даже четырьмя сотнями плетей, в том или ином случае) погрузили сердце Джека в печаль. Затем выяснилось, что писарь, обвиняемый в оказании помощи врагам короля, один из самых необычных случаев и, несомненно, причина этого крайне необычного заседания, покончил жизнь самоубийством, и трибунал перешел к неприятным склокам в кают-компаниях. В некотором смысле Джек почувствовал облегчение: он ничего не знал о деле писаря, которое могло оказаться таким же чудовищным, как и случай, о котором ранее слышал в Бомбее, когда хирурга, способного, уважаемого, но свободно мыслящего человека, повесили за то, что выразил одобрение некоторых аспектов революции во Франции, и Джек не хотел более слышать ужасную торжественность, с которой заместитель председателя рассказывал о жалком подсудимом, что его следует предать смерти - тем более что знал: командующий, человек, требовательный к другим так же, как и к себе, скорее всего, утвердит каждый приговор.
Недовольные офицеры следовали один за другим с крайне неприятным прилюдным выворачиванием весьма грязного белья. Феллоуз, капитан "Сандерера": большой, злой на вид, краснолицый и черноволосый мужчина появлялся не менее трех раз, в качестве обвиняемого либо обвинителя, Чарльтон с "Суперба" и Мэриотт с "Дефендера" - дважды. С этими случаями трибунал разделался мягко: часто рассмотрение возобновлялось после совещания судей, заместитель председателя говорил "Суд, тщательно и беспристрастно рассмотрев дело, находит эти обвинения частично доказанными, приговором суда вам объявляется выговор за дерзость и рекомендуется быть более осмотрительным и не высказываться подобным оскорбительным образом в будущем, а вам, соответственно, настоящим объявляется выговор и рекомендовано... Но одного молодого человека списали с корабля, а другому, которого спровоцировали дать Феллоузу крайне опрометчивый ответ, сломали карьеру - уволили со службы.
Оба оказались с "Сандерера", и заключительное доказательство, интерпретация поведения лейтенантов и неразумного жеста, поступило от Харта, который говорил с явной неприязнью. Судьи стали рассматривать еще один случай, на этот раз - обыденное пьяное убийство на нижней палубе, и Джек, печально слушая знакомые доказательства, увидел Мартина с напряженным, шокированным выражением на бледном лице. "Если он хотел видеть грязную сторону военно-морского флота, то не мог прийти в лучшее место", - подумал Джек, когда моряк-свидетель молол чепуху: "И я услышал, как погибший оскорблял обвиняемого самыми страшными ругательствами - первым назвал его содомитом с кормой как у голландского галиота, проклял его и спросил, как он попал на корабль или кто привел его, затем проклял того человека, кто его привел. Потом я не разобрал, что еще сказал умерший, поскольку тот жутко ярился, но Джозеф Бейтс, парусный старшина, велел ему поцеловать свою задницу, сказал, что он вообще не моряк... "
Время, пока рассматривались ранние дела, Стивен провел с доктором Харрингтоном, главным врачом флота, старым и уважаемым знакомым, ученым человеком с очень здравыми идеями в части гигиены и профилактической медицины но, к сожалению, немного нерешительным и робким, чтобы эффективно работать на флоте. Они говорили об удивительно хорошем состоянии здоровья в эскадре: цинга отсутствует - Сицилия и ее апельсиновые рощи под рукой, совсем немного венерических заболеваний - корабли редко бывают в порту, и адмирал запрещает всем, кроме самых безупречных женщин, подниматься на борт, да и тех очень немного, конечно, никаких боевых ранений, и на удивление мало недугов, свойственных морякам, за исключением "Сандерера", "Суперба" и "Дефендера".
- Я полагаю, это в основном от использования виндзелей, несущих хоть какой-то свежий воздух вниз, - сказал Харрингтон, - постоянных доз противоцинготного и употребления полезного вина вместо пагубного рома, хотя надо признать, что счастье, сравнительное счастье - самый важный фактор. На этом корабле, где часто танцуют на баке, ставят пьесы и есть отличный оркестр, нет почти никаких болезней, а на трех кораблях, что я уже упоминал, где диета, виндзели и противоцинготные точно такие же, у хирургов работы непочатый край.
- Действительно, влияние ума на тело необычайно велико, - заметил Стивен. - Я наблюдал это снова и снова, и бесчисленные авторитеты от Гиппократа до доктора Чейни подтверждают то же самое. Как бы мне хотелось прописать счастье.
- А я хотел бы прописать здравый смысл, - проворчал Харрингтон. - Это могло бы стать, по крайней мере, первым шагом к счастью. Но в умах государственных деятелей сопротивление изменениям настолько сильно, с таким упрямством и упорством они цепляются за традиции, и того хуже, и сами моряки, что иногда я обескуражен. Тем не менее, должен признать, что адмирал, хотя сам и трудный пациент, поддерживает меня во всех реформах, что я пытаюсь ввести.
- Трудный пациент?
- Я вряд ли преувеличу, если скажу - несносный пациент. Непослушный, всезнающий, сам назначает дозы. Я приказывал ему отправляться домой бог знает сколько раз. С тем же успехом я мог обращаться к носовой фигуре корабля. Мне очень его жаль. Но Торнтон говорит, что прежде консультировался у вас, вы должны знать, что это за пациент.
