Виталий Гладкий - Красная перчатка
— Это почему?! — взвился Бернар и бросил руку на пояс, поближе к ножу.
— Потому что дурень, — мрачно сказал Гиральд. — Гастон прав. И запомни: еще раз схватишься в компании за нож — пришибу. Понял?
— Понял… — обиженно буркнул Бернар. — А чего он обзывается?!
— Объясняю. Да, господ и впрямь дорога притомила, но не настолько, чтобы дрыхнуть без задних ног. Пока все они настороже, потому как спят на новом месте. А вот когда после первого дня турнира начнутся праздники и вино по вечерам польется рекой, вот тогда мы и покинем свою берлогу. Дошло до тебя наконец?
— Дошло… — Бернар сокрушенно вздохнул и нервно потер себя руками, будто его зазнобило. — Хорошо бы взять на абордаж дамочку, которая заняла лучшие комнаты на втором этаже. Богатая, шельма. Уж у нее-то денежек — куры не клюют…
— Тронешь ее — горло перережу, — вдруг раздался чей-то грубый голос.
Разбойники вздрогнули и схватились за оружие. Голос звучал откуда-то сверху.
Заскрипели сначала петли люка в потолке, затем перекладины лестницы, и в сенник с чердака спустился мсье Маттео.
Сенник только с виду казался западней. На самом деле он имел два выхода — через чердак и под землей. Подземный ход вел в центральную часть Эннебона, поэтому при надобности разбойники исчезали, словно проваливались сквозь землю, и никто найти их не мог. О ходе знали немногие, в том числе и Бешеный Гиральд, который платил Маттео за безопасный приют частью добычи.
— Дама — моя гостья, — продолжил Маттео, поставив на доски импровизированного стола полный кувшин с вином и бросив на пол большой узел. — Так же, как и сопровождающие ее рыцари. Тронете их — больше ко мне ни ногой. А до других постоялых дворов мне нет никакого дела — то ваши заботы.
— Не сердись, — миролюбиво сказал Гиральд. — В семье не без урода. Так и у нас. Гастон просто мечтал. А от мечты до дела, как от Эннебона до Парижа.
— Вот и договорились, — ответил Маттео. — Там, — он указал на узел, — одежда для вас. Переоденьтесь и хорошо умойтесь. А то сразу видно, что вы лесные бродяги. Оружие, кроме ножей, оставьте здесь. Иначе стража герцога схватит вас, едва покажетесь на улице. И запомните — вы меня не знаете! Если кого-то из вас все-таки сцапают и всплывет мое имя, валите все на моего слугу Гуго. Он глухонемой. Скажете, что Гуго ваш сообщник; от него никто никакого толку не добьется. Все понятно?
— А то как же, — ответил Бешеный Гиральд. — Выпьешь с нами?
— Мне недосуг, — бросил мсье Маттео, уже поднимаясь по лестнице. — Хлопот полон рот. Нужно хорошо подготовиться к завтрашнему дню.
— И нам тоже… — проворчал Гиральд, когда закрылась крышка люка.
— Я когда-нибудь его убью, — злобно ощерившись, сказал Бернар Рваный Нос. — Такое впечатление, что не ты, Гиральд, наш вожак, а он. Угрожать мне вздумал…
— Он нас, похоже, за слуг держит, — наконец подал голос и Жакуй — низкорослый, кривоногий бретонец, мохнатый, как шмель; у него волосы лезли не только из-под рубахи на груди, но даже из ушей.
— Терпение, мои други, терпение, — хищно ухмыльнувшись, сказал Гастон. — Придет время, мы и мошну Маттео пощупаем. Она у него приличная. В ней немало золотых монет и от наших щедрот. Не так ли, Гиральд?
— Поживем — увидим… — уклонился от прямого ответа вожак.
Маттео, который все это время подслушивал разговор разбойников, коварно ухмыльнулся и тихо прикрыл слуховое оконце. Он знал их, как облупленных, словно мог читать мысли. Знал и был готов к любому исходу весьма выгодного для него «сотрудничества».
Глава 6
Нападение на погост
На Онего пришла золотая осень. В этом году она выдалась на удивление затяжной, теплой и сухой. Обычно, как рассказал Вышене мсье Адемар, в это время на острове и в окрестностях озера преобладала пасмурная погода с дождями, а ближе к зиме начинались шторма. Но пока осень баловала жителей поселения ясным солнечным небом, ветерок дул тихий и ласковый, деревья не спешили избавляться от своих праздничных золотых одежд, а уж рыбы и дичи было столько, что все это добро едва успевали перерабатывать до очередного возвращения рыбацких суден и охотников.
Рыбу солили, коптили и вялили. Но так как соль ценилась едва не на вес золота, то приходилось рыбу еще и квасить в специальных ямах, обложенных диким камнем. Перед тем как положить рыбу в «квасник», у нее убирали потроха и жабры. Рыбные слои перекладывали пахучими травками и добавляли совсем немного соли. Заполнив яму едва не доверху, закрывали ее деревянными щитами и насыпали над ней земляной холмик. Кроме этого, в яму вставляли трубу — чтобы рыба «дышала». Трубу делали из длинных древесных чурбаков; их резали пополам, выдалбливали внутри долотом, и две половинки по всей длине склеивали рыбьим клеем, для прочности обвязывая лосиными сухожилиями.
Вышене как-то дали попробовать квашеную рыбу, которая среди храмовников считалась деликатесом — по вкусу она напоминала им сыр далекой родины. От ее запаха молодого боярина едва не стошнило, но он под любопытными и насмешливыми взглядами братии, собравшейся в трапезной, все-таки превозмог себя и съел кусок; а потом взял и второй. Вкус квашеной рыбы оказался просто потрясающим, если не принюхиваться. Тем более что в ямы закладывали в основном семгу. Ее квасили только для нужд жителей погоста.
Вышеня по-прежнему каждый день упражнялся с мсье Гильермом. Он делал большие успехи в бое на мечах. Лицо учителя при особо удачной атаке Вышени теряло резкость черт и на нем появлялось подобие одобрительной улыбки, хотя бывший храмовник, казалось, вообще был неспособен на какие-либо человеческие эмоции. За месяцы, что Вышеня пробыл в добровольном изгнании, парень сильно подрос, окреп и утратил детскую непосредственность, присущую ему совсем недавно…
Эта ночь выдалась какой-то беспокойной. Вышеня ворочался на своем жестком ложе и сначала долго не мог уснуть, а потом несколько раз просыпался. Его томило какое-то неясное предчувствие.
Последний раз он проснулся уже перед рассветом, да с такой резвостью, будто и спать не ложился. Сна не было ни в одном глазу. Он вскочил, оделся, спустился вниз и вышел во двор.
Ущербный месяц то прятался за тучами, которые быстро перемещались по небу, то снова появлялся, но свет его был призрачно-туманным. Судя по всему, приближалось ненастье. Вдруг поднялся сильный ветер и начал колобродить, — зашумел, затрещал, а на озере, до того спокойном как зеркало, поднял волну.
Юноша немного походил туда-сюда, чтобы успокоиться и привести свои чувства в надлежащий порядок. Прохладная ночь освежила его, а ветер вымел из головы дурные мысли, и он уже хотел вернуться обратно, но тут ему на глаза попалась сторожевая башня возле ворот, где черным болванчиком, едва различимым в темноте, торчал ночной страж.
