Линейный корабль - Форестер Сесил Скотт
– Entrez dans le bateau, – повторил Хорнблауэр. – Хобсон, подтяните-ка к борту двойку.
Одна из женщин разразилась визгливой бранью: она размахивала руками, ее деревянные башмаки выбивали на палубе мелкую дробь.
– Я с ними управлюсь, сэр, – вмешался Браун. – А ну вали за борт!
Он схватил ближайшего француза за шиворот, и, размахивая саблей, поволок по палубе к борту. Тот покорился и перелез в шлюпку; остальным недоставало только его примера. Браун отцепил фалинь, и перегруженная двойка поплыла по течению. Женщина продолжала сыпать каталанскими ругательствами.
– Подожгите корабль, – приказал Хорнблауэр. – Браун, возьмите троих, идите вниз и гляньте, что можно сделать там.
Французы взялись за весла и теперь осторожно гребли к берегу. Двойка остановилась в дюйме от кромки воды. Хорнблауэр наблюдал, как они выбираются на дорогу.
Его матросы орудовали тихо и ловко. Снизу доносился треск – это Браун со своими людьми что-то крушил в трюме. Почти тут же из светового люка повалил дым – это полили маслом и подожгли сваленную в кучу мебель.
– Груз – масло в бочках и зерно в мешках, – доложил Браун. – Мы разбили часть бочек и развязали несколько мешков. Гореть будет. Смотрите, сэр.
Из грот-люка поднимался черный дымок, воздух над люком дрожал, отчего весь бак, казалось, плясал и плыл в солнечном свете. Перед люком горела уже и сухая древесина палубы. Она трещала и пылала, хотя на ярком свету огонь без дыма был почти невидим; на полубаке тоже горело, из-под двери в переборке валил дым, медленной волной накатывал на Хорнблауэра и матросов.
– Выломайте часть досок из палубы, – хрипло приказал Хорнблауэр.
Хруст досок, потом тишина. Нет, не тишина – Хорнблауэр различал приглушенный нестихающий гул. Это огонь пожирал груз – как только взломали палубу, увеличилась тяга, и пламя заплясало веселее.
– Ух ты! Здорово! – воскликнул Браун. Весь шкафут, казалось, разверзся, пламя полыхало. Жар вдруг сделался невыносим.
– Можно возвращаться, – сказал Хорнблауэр. – За мной, ребята.
Он показал пример, первым нырнув в лагуну, и маленький голый отряд медленно поплыл к дороге. Матросы плыли медленно, вызванное атакой возбуждение схлынуло. Ужасное зрелище пылающей палубы протрезвило всех. Они плыли медленно, вровень со своим капитаном, а он устал и греб бестолково. Когда он ухватился, наконец, за прибрежные водоросли, то почувствовал облегчение. Матросы выбрались на берег, Браун протянул ему мокрую руку и помог вылезли.
– Пресвятая Дева! – воскликнул один матрос. – Гляньте-ка на старую ведьму!
Они были в тридцати ярдах от того места, где оставили одежду и куда высадились французы. В эту самую минуту старуха бросала в лагуну последние штаны. Две уцелевшие рубахи, надутые воздухом, плыли по лагуне, все остальное ушло на дно.
– Для чего ты это сделала, чертовка?! – заорал Браун.
Матросы подбежали к французам и теперь, голые, размахивали руками и приплясывали от досады. Старуха указала на суденышко. Оно горело от носа до кормы, из бортов валил черный дым. Такелаж грот-мачты прогорел, мачта осела на бок, ее лизало еле заметное пламя.
– Я сплаваю вам за рубашкой, сэр, – сказал один из матросов, сбрасывая оцепенение.
– Нет. Идем, – отвечал Хорнблауэр.
– Сгодятся вам штаны с этого старика, сэр? – спросил Браун. – Он их живо у меня снимет, старый хрен. Не гоже…
– Нет! – снова сказал Хорнблауэр.
Голые, они вскарабкались по склону к винограднику. Обернувшись в последний раз, Хорнблауэр увидел, что две женщины плачут навзрыд, мужчина похлопывал одну из них по плечу, остальные в горестном оцепенении наблюдали, как горит их судно – все их достояние. Хорнблауэр повел отряд через виноградник. К ним во весь опор мчался верховой – судя по синему мундиру и треуголке, бонапартистский жандарм. Он остановил лошадь перед самым отрядом, потянулся за саблей, но в то же время неуверенно крутанул головой – сперва направо, потом налево – высматривая подкрепление, которого нигде не было.
– Получай! – заорал Браун, бросаясь на него с тесаком.
Другие матросы тоже наступали с оружием в руках. Черноусый жандарм поспешно развернул лошадь и оскалился, обнажив белые зубы. Отряд побежал к берегу, Хорнблауэр, обернувшись, увидел, что жандарм спешился и пытается отвязать притороченный к седлу карабин. Лошадь беспокоилась, мешала. На берегу стояли давешние старик и две женщины; старик угрожающе размахивал мотыгой, женщины из-под опущенных ресниц поглядывали на голых мужчин и бесстыдно хихикали. Здесь же была гичка, а дальше – «Сатерленд», при виде корабля матросы разразились приветственными криками.
Они быстро вытолкнули шлюпку на воду, подождали, пока Хорнблауэр сядет, протащили дальше, попрыгали внутрь и ухватились за весла. Кто-то вскрикнул, занозивши голый зад о грубую банку; Хорнблауэр машинально улыбнулся, но пострадавший уже смолк, осаженный недовольным Брауном.
– Вот и он, сэр, – сказал загребной, указывая Хорнблауэру через плечо. Тот обернулся: жандарм в высоких ботфортах неуклюже бежал к берегу, сжимая в руке карабин. Вот он опустился на одно колено, прицелился. На минуту Хорнблауэр с тоской подумал, неужели карьеру его оборвет жандармская пуля, но даже свиста ее не услышал, только увидел дымок над дулом карабина. Человек, который скакал во весь опор, потом бежал в тяжелых сапогах, вряд ли за двести ярдов попадет с первого выстрела в шлюпку.
За косой облаком клубился дым. Каботажное судно догорало. Ужасно, дико, что пришлось сжечь такой прекрасный корабль, но воевать и значит разрушать. Владельцы судна разорены, зато люди, которых за все эти годы война практически не затронула, исключая разве что рекрутские наборы, ощутили на себе, каково это: воевать с Англией. Мало того: власти, ответственные за оборону берега, будут тревожиться за тот самый отрезок Марсель-Испания, который прежде почитали неуязвимым. Чтоб защититься от дальнейших набегов, им придется отряжать войска, устанавливать пушки, растягивать и без того немногочисленные силы по двухсотмильному побережью. Этот жидкий заслон без труда сможет пробить, скажем, эскадра линейных кораблей. Если повести дело с умом, все побережье от Барселоны до Марселя будет жить в постоянном страхе. Это – способ истощить силы корсиканского колосса: в благоприятную погоду корабль движется в десять, в пятнадцать раз быстрее, чем войско на марше, так же быстро, как скачет гонец на хорошем скакуне.
Хорнблауэр ударил французам в центр, ударил в левый фланг. Теперь надо поспешить и на пути к месту встречи ударить в правый. Сидя на кормовом сиденье, Хорнблауэр то закидывал ногу за ногу, то снова снимал, нетерпеливо ожидая, когда же шлюпка доставит его на «Сатерленд».
Он отчетливо расслышал над водой голос Джерарда: «Что за черт?» – очевидно, Джерард только что разглядел, что они – голые. Засвистели дудки, призывая вахту встречать капитана. Придется подниматься через входной порт в чем мать родила и отвечать на приветствия офицеров и морских пехотинцев, впрочем, увлеченный новыми планами, Хорнблауэр на время позабыл о своем достоинстве. Он взбежал на палубу в одной перевязи – этого было не миновать, а за двадцать лет флотской службы он научился безропотно принимать неизбежное. Лица фалрепных и морских пехотинцев напряглись от сдерживаемого хохота, но Хорнблауэру было все равно. Черное облако дыма над берегом без слов говорило о свершениях, какими не грех гордиться. Не удосужившись прикрыть наготу, он велел Бушу повернуть оверштаг – теперь они отправятся на юг, навстречу новым приключениям. При таком ветре «Сатерленд» еле-еле сможет идти зюйд-вест, и пока погода благоприятствует, Хорнблауэр не намеревался терять и секунды.
XIII
По пути на юго-запад они «Калигулу» не встретили – по счастью, ибо не исключено, что за прошлые двое суток «Плутон» добрался до места встречи. В таком случае приказы Болтона утратили бы силу, и Хорнблауэр не смог использовать отпущенные ему три дня. Широту мыса Паламос «Сатерленд» пересек в темноте, и утро застало его далеко к северо-западу. На правой скуле уже синели горы Каталонии.
