Линейный корабль - Форестер Сесил Скотт
– Сколько человек из команды гички умеют плавать?
Браун взглянул направо, налево и только потом выдавил из себя позорное признание. Однако солгать Хорнблауэру он не посмел.
– Не знаю, сэр.
Хорнблауэр, удержавшийся от упрека, был куда более грозен, чем Хорнблауэр, сказавший бы: «Положено знать».
– Мне нужна команда в гичку, – сказал Хорнблауэр. – Все – хорошие пловцы, и все, как один, добровольцы. Для опасного дела, и попомните мои слова, Браун, настоящие добровольцы. Никакой вашей принудительной вербовки.
– Есть, сэр, – отвечал Браун, немного поколебавшись. – Все будут добровольцы. Трудновато будет их подобрать. А вы идете, сэр?
– Да. Пусть каждый возьмет абордажную саблю. И по зажигательному пакету.
– По зажигательному пакету, сэр?
– Да. Кремень и огниво. Пару фитилей, промасленное тряпье, немного быстрого огнепроводного шнура и непромокаемый пакет. Возьмете у парусного мастера прокрашенной парусины. И тросовый талреп, чтоб привязать пакет, пока будем плыть.
– Есть, сэр.
– Передайте мистеру Бушу мои приветствия и попросите его пройти сюда, а сами отправляйтесь собирать команду.
Буш, не скрывая волнения, двинулся к шканцам, но не успел еще до них дойти, как корабль загудел – матросы передавали друг другу самые дикие версии того, что задумал капитан. Все последующее утро они лишь одним глазом смотрели на свою работу – другой был устремлен на французское побережье.
– Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Я отправляюсь на берег поджечь вон то каботажное судно.
– Так точно, сэр. Вы отправляетесь лично, сэр?
– Да, – отрезал Хорнблауэр. Он не мог объяснить Бушу, что в принципе неспособен отправить людей на такое дело, где требуются добровольцы, а сам с ними не пойти. Он с вызовом посмотрел на Буша, Буш посмотрел на него, открыл было рот, чтобы возразить, счел за лучшее этого не делать, и сказал совсем другое:
– Барказы номер один и два, сэр?
– Нет. Они сядут на мель в миле от берега.
Это очевидно: четыре пенные полосы на удалении от берега обозначали места, где разбиваются о мелководье волны.
– Я беру свою гичку и команду из добровольцев.
Выражением лица Хорнблауэр предупреждал Буша, что возражать бессмысленно, но тот все же нашелся, что сказать.
– Да, сэр. А нельзя отправиться мне, сэр?
– Нет.
Категоричный отказ исключал дальнейшие пререкания. Глядя Хорнблауэру в упрямые глаза, Буш не впервые испытал странное чувство, будто говорит со своенравным сыном – он любил капитана, как любил бы сына, если бы сын у него был.
– И запомните, Буш. Никаких спасательных операций. Если мы не вернулись, значит мы не вернулись. Вы поняли? Или мне изложить это в письменном виде?
– Не надо, сэр. Я понял.
Буш произнес это с тоской. Хорнблауэр хоть и высоко ценил его опыт, за умение своего первого лейтенанта планировать собственные операции не дал бы и ломаного гроша.
Страшно даже представить, что Буш высадится на французское побережье и будет губить незаменимых матросов в тщетной попытке его спасти.
– Добро. Положите корабль в дрейф, мистер Буш. Если все пойдет хорошо, мы вернемся через полчаса. Ждите нас здесь.
Приказывая спустить гичку, Хорнблауэр надеялся, что на берегу не обратят внимания. Наблюдая, как Буш проводит парусные учения, французы наверняка уверились, что «Сатерленд» маневрирует без всякого толка, и вряд ли заметят, что на нем ненадолго обстенили грот. Хорнблауэр сел рядом с Брауном, матросы разобрали весла. Шлюпка легко заплясала на волнах; Хорнблауэр направил ее к берегу чуть впереди от бурого паруса над зеленой полосой, потом обернулся на «Сатерленд». Гичка мчалась прочь, и величественный корабль под пирамидой парусов уменьшался на глазах. Даже сейчас неутомимый мозг Хорнблауэра изучал обводы, наклон мачт, прикидывал, как улучшить мореходные качества.
Они прошли первую полосу бурунов – море так лениво било о мелководье, что их и бурунами-то трудно было назвать – и понеслись к золотистому берегу. Через минуту шлюпка дернулась, проскребла дном о песок и встала.
– За мной, ребята, – крикнул Хорнблауэр. Он перебросил ноги через борт и оказался по пояс в воде. Матросы не мешкая последовали за ним, ухватились за планширь и толкали полегчавшую шлюпку, пока не стало совсем мелко – вода еле доходила до щиколоток. Хорнблауэр чуть не побежал вперед, увлекая их за собой, но тут же опомнился.
– Абордажные сабли? – спросил он сурово. – Зажигательные пакеты?
Оглядев всех девятерых, убедился, что каждый вооружен и при пакете, и двинулся вперед. Нечего было и думать, чтобы пробежать всю косу и потом плыть. Песчаная отмель переходила в поросший девясилом галечный вал. Перемахнув через него, они оказались в зеленом винограднике. Ярдах в двадцати сгорбленный старик и две старухи мотыжили землю; они изумленно уставились на пришельцев. Те оживленно переговаривались, однако французы смотрели на них без единого звука. В четверти мили за виноградником виднелся бурый шпринтовый парус, за которым можно было уже разглядеть и маленькую бизань. Хорнблауэр выбрал тропинку, которая вела примерно в нужном направлении.
– Идем, ребята, – сказал он и побежал рысцой. Увидев, что моряки топчут виноград, старик что-то закричал. Звуки чужой речи насмешили матросов – они никогда их прежде не слышали. Многие и виноградник видели впервые – Хорнблауэр слышал, как за спиной матросы удивленно обсуждают аккуратные ряды по видимости бесполезных пеньков и маленькие неоформившиеся гроздья.
Они пересекли виноградник, дальше берег круто спускался к дороге. Лагуна была не больше двухсот ярдов в ширину, и судоходная часть, видимо, проходила совсем близко к дороге – во всяком случае, цепочка бакенов в сотне ярдов от нее скорее всего отмечала мели. Каботажное суденышко ползло, не ведая об опасности. Матросы завопили и начали срывать одежду.
– Молчать, болваны, – рявкнул Хорнблауэр. Он отстегнул перевязь и снял сюртук.
Заслышав крики, команда каботажного судна высыпала на бак – трое мужчин, к которым вскоре присоединились две крепкие женщины. Все они из-под руки разглядывали берег. Тут одна из женщин сообразила, к чему раздеваются эти люди на дороге. Хорнблауэр, стягивая штаны, услышал ее визг и увидел, как она бежит на корму. Каботажное судно уже почти поравнялось с англичанами, когда большой шпринтовый парус стремительно пошел вниз и руль круто повернули. Но поздно: судно развернулось, прошло цепочку бакенов и рывком село на мель. Рулевой бросил штурвал и воззрился на англичан, остальные тесной кучкой столпились вокруг него. Хорнблауэр надел перевязь на голое тело. Браун, тоже голый, заткнул за пояс обнаженную саблю.
– Вперед, – приказал Хорнблауэр. Чем быстрее, тем лучше. Сложив руки над головой, он рыбкой плюхнулся в лагуну; матросы прыгали следом, гикая и плеща водой. Она была теплая, как парное молоко – Хорнблауэр плыл медленно и по возможности ровно. Плавал он плохо, и каботажное судно в каких-то пятидесяти ярдах казалось недостижимым. Шпага болталась на перевязи и тянула вниз. Его обогнал Браун, шумно загребавший воду. В белых зубах он сжимал талреп зажигательного пакета, густые черные волосы намокли и прилипли к голове. Другие матросы тоже обогнали Хорнблауэра, он уже сильно поотстал. Он только подплывал к кораблю, когда они уже выбрались на низкий шкафут; однако дисциплина возобладала, они дождались его и втащили на борт. Он выдернул из ножен шпагу и шагнул на бак. Французы стояли молча, и он на секунду задумался, как же быть с ними. Под ослепительным солнцем французы и англичане смотрели друг на друга, с голых тел лилась вода, но в эту напряженную минуту ни те, ни другие не ощущали той наготы. С облегчением Хорнблауэр вспомнил, что за суденышком тянется на буксире двойка – он ткнул в нее пальцем и попытался припомнить французский.
– Au bateau, – сказал он. – Dans le bateau.
Французы колебались. Среди них были четверо мужчин и один старик, две немолодые женщины и одна старуха. Английские моряки, сгрудившиеся за спиной капитана, вытаскивали сабли.
