Дневник одного плавания - Сергей Петрович Воробьев
Под утро этот рецидивист, отсидевшись в укромном месте и выбрав момент, десантировался теперь уже на другой глаз и бесцеремонно проколол своей шпагой моё левое веко. После этого я больше его не видел. Выполнив свою миссию, он исчез так же незаметно, как и появился. Два дня подряд я ходил с чесоткой в глазах и с самыми неприятными ощущениями от подлых и утончённых укусов комара-стервятника из Северной Африки.
– Самое главное, – заметил капитан, как бы успокаивая меня, – чтобы комар этот не нёс в себе какой-нибудь местной заразы. – У здешнего населения к ним выработался свой иммунитет, а у нас, увы, его нет. Моего знакомого капитана, как-то в Африке, а конкретно – в Мавритании, тоже укусил маленький такой комарик. Так оказалось, он внёс в кровь какие-то жуткие личинки, которые размножаются быстрее, чем кролики. Но размножаются не сразу. Инкубационный период у этих тварей до 10 лет. Поэтому мой капитан 10 лет ходил, ни о чём не подозревая. А на 11-й год его стало раздувать, как полковой барабан. Когда он садился в поезд Рига – Москва (его направили в Московский Институт Тропических заболеваний – есть такой), то он не мог пройти в дверь пульмановского вагона и пришлось ему ехать в почтовом, где двери, слава Богу, намного шире.
– Вылечили? – спросил я.
– Вот этого я не знаю, – честно признался капитан. – Но ты не переживай, здесь же не Мавритания, а Тунис…
– Спасибо – успокоил.
– Во всяком случае, от тропической лихорадки, – продолжил капитан, – у меня средство есть – чистый шотландский виски. Англичане в период колонизации Индии и прилегающих к ней территорий пользовались им неукоснительно. Это уже проверено временем. Ещё никто, употребляющий этот напиток, не заболел малярией.
– А водка или коньяк не подходит? – поинтересовался я.
– Нет! Исключительно виски шотландского производства. Они его делают особо: из пророщенного ячменя с двумя-тремя возгонками. Далее полученный спирт разбавляют ключевой водой до нужного градуса и не менее трёх лет хранят в дубовых бочках, в которых до этого хранился херес. Для более дешёвых сортов бочки изнутри обжигают, что придаёт напитку и деликатный вкус, и позволяет заодно абсорбировать оставшиеся эфирные масла. Короче, малярийный комар, по всей видимости, не любит всего этого, и его личинки не выдерживают присутствия шотландского виски в крови человека и гибнут. В худшем случае они снижают свою активность в несколько раз, и малярия, которая может привести обычного человека к летальному исходу, проходит легко, как насморк. Вот так! Выпей для профилактики.
Я не отказался, поскольку капитанова лекция произвела на меня впечатление.
– Раз начал курс, теперь каждый день перед обедом заходи. Здесь самое главное – непрерывность лечения.
– А сколько ж лечиться? – полюбопытствовал я.
– Гарантированный курс – десять дней после укуса, без пропусков. Здесь нужно поддерживать постоянный баланс в крови, иначе всё лечение пойдёт насмарку. Был случай, когда один наш СРТ (средний рыболовный траулер) промышлял в районе Мадагаскара. Район считается малярийным. Там капитан сумел сэкономить на продуктах и заказал на берегу партию шотландского виски. Для всего экипажа. Так среди них оказался один непьющий. Случается такое. В середине рейса именно он – один единственный! – схватил малярию. Пришлось его эвакуировать спецрейсом на родину. Хорошо, вовремя спохватились. Еле откачали бедолагу. А остальным членам хоть бы хны, – даже намёка на лихорадку не было. Вот что значит шотландский виски в умеренных дозах.
Не знаю, то ли укусивший меня комар не был паразитарным переносчиком, то ли действительно виски сработало в нужном направлении, но ни через десять дней, ни через десять лет признаков тропических заболеваний у меня не наблюдалось.
Относительно недалеко от места нашей стоянки – Карфаген, который так хотели разрушить римляне. И разрушили-таки его. Теперь все ходят смотреть на его развалины. Мы не пошли. Развалины всегда вызывают чувство утраты и невозвратности.
В любом восточном городе есть Медина – старые кварталы, превращённые в места торжищ, жилищ и «пищ» насущных и духовных. Там, как правило, есть своя мечеть, а то и две-три. Там улицы узки и каменисты. Там нижние этажи невысоких домов превращены в лавки и мастерские, а верхние устроены для проживания. Там вечный гомон и многоязычие. Там… там – Медина. Это некий восточный клуб под открытым небом. На Медине можно вкусно поесть, купить всё, что пожелает душа, и даже сверх того, подстричься, побриться, затариться продуктами, совершить намаз, поторговаться (а, значит, и поговорить), узнать последние новости, быть обворованным мелким карманником, заблудиться, истратить последние деньги, почистить ботинки, встретить собрата-моряка, поругаться по пустякам, улыбнуться симпатичному магометанину, вспомнить молодость и родные края, попробовать восточные сладости, выпить зелёный чай со свежим листом мяты или кофе по-арабски, налитого из джезвы, стоящей в горячем песке. Медина – это сердце всего города. Пока оно бьётся, город живёт.
А что можно купить в лавках? Я уже говорил – всё, что душе угодно: антиквариат, ювелирные украшения, местную бижутерию, керамику, ковры, различную одежду, изделия из латуни и серебра, духи, рыбу, сушёные фрукты, пряности, специи, книги, старые грампластинки и многое другое. Торговля для араба – это не способ обогащаться, а способ выживать. Более того – это стиль жизни. На Медине каким-то таинственным образом продавцы сразу определяют твою национальность или гражданскую принадлежность и безошибочно зазывают в лавочки на русском языке:
– Перестройка, – заходи…
И машут, загребая на себя, согнутой в радиус рукой. Как память о Большом Востоке, я выбрал для себя небольшого размера ударный инструмент, который по ошибке назвал «тамтамом», и в придачу – цветастые бермуды – длинные лёгкие шорты с обязательным ярким рисунком: пальмы, бунгало, яхта в море и мартышка с кокосовым орехом – целая картина придуманной якобы райской жизни.
– Тамтам нет, – поправил меня продавец, – дарбука.
– Сколько стоит?
– Маленький – один доллар, средний – два, большой – три.
Даю два доллара за барабан и за бермуды. Доллары здесь берут с
большим удовольствием, чем местную валюту динар. Продавцы проверяют американские деньги на разрыв: складывают купюру пополам и резко дёргают концы в стороны. Купюра при этом издаёт хлопок трепещущего в порывах ветра стяга. Настоящий, неподдельный доллар никогда не порвётся, даже самый потрёпанный и затёртый.
О дарбуке (или тербуке) нужно сказать отдельно. Оказывается, это очень распространённый ударный инструмент в арабском мире. Он сделан на гончарном круге и напоминает горшок с тонким, слегка расширяющимся в конце горлом и отсутствующим донышком, на место которого натягивается заранее обработанная кожа козла. Керамическая часть дарбуки обязательно расписана каким-либо орнаментом. И всё это за один
