Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание
На экране побережье вырисовывается очень четко. Курс на карте «East London to Port St. Jones», которая как раз лежит на штурманском столе, проложен таким образом, что в нескольких местах мы приблизимся к побережью на расстояние до трех морских миль.
Я стою и стою. Африка перед глазами.
На завтрак я надел мою вязаную кофту. Утром было прохладно. Африка — и вязаная кофта? Смешно.
Три старослужащих морехода, в том числе и человек, отвечающий за обслуживание насосов, сидят в каюте у Ангелова, когда я стучу в дверь. Они восторженно вспоминают о прежних путешествиях в Восточную Азию.
— Эти чудесные гавани, — говорит специалист по насосам, — сначала Марсель, потом Генуя, Порт Саид, Джибути… и так далее!
Все они недовольны этим длинным морским рейсом, в конце которого будет Дурбан — в их глазах что угодно, только не привлекательный порт.
— Последний! — говорит один из четырех. И в этом порту корабль задержится на короткое время. Нам нечего выгружать.
Все поздравляют меня с тем, что я решил сойти. Ежедневную дозу таблеток от малярии я принял, мое белье чисто выстирано, мое снаряжение должно быть небольшим, но безупречным, в случае если мне действительно придется покинуть корабль.
Почему я все время использую сослагательное наклонение, когда речь заходит об уходе с корабля? Разве мое решение все еще не окончательное? Устраиваю сам себе театр? Мне кажется, что назрела пора самопроверки. Боюсь ли я риска путешествия в одиночку? Не покинула ли меня прежняя смелость? Не пугает ли меня одиночество по вечерам в чужих городах и жалких отелях? Или я кажусь себе отвратительным из-за того, что оставляю старика одного на этом вводящем в состояние депрессии корабле? Что со мной происходит? Возможно, мне надо бы прочитать «Юность» Йозефа Конрада, тогда бы я снова приобрел правильный вкус.
Ведь на идею сойти в Дурбане меня натолкнул старик: не делай этот хипповый рейс обратно, лети на самолетах, посмотри кое-что в Африке, ты же можешь это себе позволить!
Как так случилось, что Африка никогда не входила в планы моих путешествий? Смешно, ведь при этом я испокон веку собирал африканское. Я знаю только Алжир и Северный Египет, Даже до Танжера я не добрался. Ливингстон, Стэнли всегда были для меня большими людьми. Почему я никогда не чувствовал потребности последовать по их следам?
— Ты уже собрал свои вещи? — озабоченно спрашивает старик вечером. — Ты подумал о том, чтобы врач дал тебе лекарства на всякий случай?
— Все уже сделано, — говорю я, необычно тронутый заботой старика.
— Много времени у нас уже нет, — говорит он после того, как мы молча выпили виски, которое старик поставил на стол сегодня. — Ты хотел мне все же рассказать, как впоследствии сложилась твоя жизнь с Симоной, — и ухмыляется над своей ходульной манерой речи.
— Как должна «сложиться» жизнь с Симоной? Через несколько дней она вернулась, на этот раз в штатском.
— Тебе повезло, что твой дом остался цел. Ведь совсем рядом располагалась прожекторная позиция.
— Что значит «мой дом», это были две комнаты, чулан и крошечный камбуз, все это с покосившимися стенами в стариковской хибаре. И все это без электричества и воды из общественного водопровода.
— Как это так?
— Электричество мы вырабатывали сами. Часто агрегат выходил из строя. А для воды у нас был насос в погребе.
Теперь меня захватили воспоминания, и картины в моей голове обгоняют друг друга.
Я медленно глотаю виски, мне нужно время для того, чтобы навести какой-то порядок в себе.
— Не надо представлять себе наше жилье как трущобу, — начинаю я снова, — мы вполне сносно жили от овощеводства и от леса.
— А Симона играла роль домашней хозяйки?
— Да — но лучше по порядку: лето тогда было теплым и зеленых томатов и огурцов было у меня навалом. На кислых торфяных почвах все растет великолепно, даже арбузы, но особенно тыквы. Я посадил семена на пробу, а затем из этого получился богатый урожай. Мы делали маринованные огурцы, кисло-сладкую тыкву и маринованные огурцы с горчичной заливкой, а также незрелые зеленые томаты. Если где-то можно было достать стеклянные банки для консервирования, мы отправлялись туда, но все равно не могли справиться с обилием овощей. В конце концов мы отнесли уродившиеся громадными тыквы на чердак, чтобы они отлежались. Через два месяца мы сбросили их сверху на бетонный пол. Они взорвались как бомбы. Немного сахара, который нам удалось добыть, нам не хотелось тратить на производство тыквенного мармелада или мусса. Однажды над нашей опушкой леса промчался настоящий маленький смерч. Это было поздней осенью. Когда я утром пришел в садовый домик, было чертовски холодно, хотя весь день светило солнце. И тут я увидел причину этого: из верхнего освещения, которое я с таким трудом устроил сам для того, чтобы создать ателье, исчезло большое тяжелое стекло. Никаких осколков, ничего. От стекла никаких следов. Потом я случайно нашел его лежащим в траве, на удалении добрых пятидесяти метров. Этот смерч всосал его и плавно положил, всосал, несмотря на замазку. Просто чудо!
— Чего только не бывает, — отвечает старик на мое удивление, связанное с этим воспоминанием.
— Зимой мы чувствовали себя как в Сибири: нашу крошечную спальню я окрестил хрустальным дворцом, так как наклонный потолок в отражении света лампы просто искрился — все было покрыто инеем. А затем были постоянные проблемы с водой.
— Звучит все это, как отзвук веселой сельской жизни. По-настоящему романтически, — говорит старик и делает большой глоток виски. — И, несмотря на это, мне трудно понять, как тебя привели в загс.
— Мне тоже! Но ты должен говорить прямо! Ты на часы смотрел? Мне-то все равно, но ты сегодня снова должен быть на палубе.
— Старым людям нужно мало сна, так всегда говорится. Давай, не томи, говори дальше!
— Итак, я рассказываю тебе это, потому что это смешно: я сохранил интересную, историческую телеграмму. Я получил ее в Берлине, где был у одного антиквара. Я помню ее наизусть: «В общине все готово точка приезжай сейчас же точка». И это должно было означать, что служащий загса находится в полной боевой готовности и что друзья готовят свадебные торжества.
— И ты прервал свою поездку?
— Так точно! Я бодренько возвратился в Фельдафинг, и как только подошло время забирать в ратуше продовольственные карточки, все было сделано в один присест.
— Продовольственные карточки и женитьба?
— Служащий загса даже прибег к высокому стилю, помянув флот: мой шаткий жизненный кораблик теперь обрел надежный порт…
