Лотар-Гюнтер Буххайм - Прощание
Машинный телеграф стоит на «стоп», якорь еще не спущен. В рулевой рубке находятся два эхолота. К нормальному лоту, показывающему глубины до тысячи метров, добавлен лот для мелководья: у нас под килем одиннадцать метров.
Старик говорит, что с постановкой на якорь придется подождать до тех пор, пока на борт не поднимутся два человека из южноафриканского агентства по атомной энергии. Надеюсь, подумал я, они прихватят нашу почту.
Дурбан. Его звучание не напоминает ни о чем. Я не знаю, надо ли произносить это имя с двумя или одним слогом. Первый помощник говорит: «Дёбн». И этим он действует мне на нервы, так же как своими дурацкими рулонами упаковочной бумаги. Акция расстилания бумаги закончена. «Слава всевышнему!» — простонал я. Но теперь я замечаю, что для радости нет причины: куда я ни наступал, проклятая упаковочная бумага скользит у меня под ногами.
Впервые за это путешествие я чувствую себя дрейфующим добром, оставшимся после кораблекрушения и прибившимся к чужому берегу. В этом рассеянном свете у меня даже нет ощущения часа нашего прибытия. Если бы в результате волшебного заклинания я был бы перенесен на эту палубу и должен был отгадать, где я нахожусь, мне бы никогда не пришло в голову, что это Южная Африка. «На покинутом Богом рейде» — был бы мой ответ.
Не ощущая ни времени, ни места, я чувствую себя подавленным, неуместным. И что только я здесь потерял?
На рее поднят южноафриканский флаг: оранжевый, белый и полосатый красный цвета, в центре уменьшенные повторения трех флагов, из которых я знаю только один — Юньен Джек, британский национальный флаг.
Сын второго помощника присоединяется ко мне и хочет казаться не по годам умным: «Это мы видели везде. А я-то думал, что это будет больше походить на крепость».
Глубоко под нами выбрасывают лестницу для лоцманов. С высоко задранным носом подходит катер портовой службы.
— Это только так выглядит, как будто прибыли лоцманы, — говорит специалист по насосам, и я не могу этого понять.
Тут появляется старик.
— Разве это не лоцманский катер? — спрашиваю я.
— Да, это так, но он доставил специалистов-атомщиков, людей из южноафриканского агентства по атомной энергии. Я только приму гостей, потом выйду из игры и передам их шефу.
Рядом с лестницей для лоцманов спускается еще трос безопасности на случай, если атомные эксперты упадут в воду. Зыбь не очень сильная, а значит, и опасность невелика.
Стоящие на рейде корабли, которые теперь показывают нам свой правый борт, являются в большинстве своем кораблями для перевозки генеральных (штучных) грузов. Один из них буквально плавится от серебристого сияния солнца.
Когда катер портовой службы проходит вдоль борта, старик приказывает спустить якорь. Я вижу, как в воду уходит третий шэкель якорной цепи, а затем — четвертый.
Мы прибыли в Южную Африку окончательно и фактически. Корабль установил связь с грунтом шельфа перед побережьем.
— Шесть шэкелей в воде! — кричит боцман с носа корабля. Это означает, что сброшено шесть длин цепи по 25 метров. Седьмой шэкель остается на якорной лебедке.
Только теперь я замечаю, что старик при полном параде. Я перегибаюсь через леерное ограждение и наблюдаю, как оба господина из агентства по атомной энергии прямо подо мной с трудом переходят из катера на корабль. Но что такое? Им с катера передают кофры с одеждой и чемоданы!
— Они сначала здесь уютно устроятся! — объясняет мне специалист по насосам, стоящий рядом со мной в то время, как старик встал у бортового ограждения для приема гостей.
На главной палубе появляется полный человек лет сорока пяти с лицом пьяницы. За ним следует маленький, худой. Оба они запыхались: Пат и Паташон.
Всеобщее разочарование — они не захватили с собой почту. «Я сразу так и подумал», — ворчит один из ассистентов, участвующий в ритуале приема. Крайне общительный толстяк выуживает из своего необъятного кармана громадный бронзовый значок, на котором полурельефно и в исключительно китчевом стиле изображена гордость Южной Африки — атомный реактор Селиндаба.
Я аплодирую, присоединившись к толпе статистов. Старик придал своему лицу участливое выражение, что-то среднее между ухмылкой и сиянием и, смущаясь неловко и беспомощно, ищет на стене поверх стойки, на которой уже висят некоторые подобные свидетельства дружбы, подходящее место для этого парадного экземпляра.
— Ну, а теперь поднимем бокалы! «На здоровье!» И еще раз: «На здоровье!»
После этой официальной приветственной церемонии Пат и Паташон располагаются вместе со стариком у шефа. В парадной форме шефа почти невозможно узнать. В его каюте мы пьем кофе и виски и снова кофе и виски. Старик и шеф сидят молчаливо, совершенно подавленные. Я пытаюсь, хотя я совсем не расположен к этому, развлекать обоих и узнаю, что Пат родился в Польше, а Паташон, англичанин, как из детской книжки с картинками, всего год как в Дурбане. Я рассказываю, что на этом корабле я гость: «Yes, extremely interesting — spoiked a lot of clean paper». (Да, крайне интересно — украл чистую бумагу) и срываю тем самым взрыв хохота, «Yes, articles for magazines — perhaps for a book…» (Да, статьи для журналов, возможно, для книг.)
Постепенно мне удается выудить у атомных специалистов важные для нас новости. Очевидно, груз для корабля еще не прибыл. Уголь должен быть доставлен по железной дороге из Трансвааля. Но что-то не ладится с железнодорожным транспортом, будут задержки. Я хочу сказать по-английски: «Какой ужас!» Но это мне не удается.
На это известие старик только пожал плечами. Когда надо изобразить «крутого», ему нет равных.
Я узнаю также, что я, если я хочу путешествовать по континенту, сначала должен лететь в Йоханнесбург и что после Йоханнесбурга существует своего рода служба «маятникового движения». Каждый час один самолет. Йоханнесбург меньше, чем Дурбан, является моей целью, но — да будет так!
Мне жалко тратить время на беседу с этими ребятами, и я исчезаю под предлогом необходимости укладывать веши. Пусть старик сам развлекает своих гостей!
Стало прохладнее и значительно ветренее. Линия горизонта исчезла в тумане, видны только блеклые очертания Дурбана.
Лоцманский катер плывет к пароходу, который стоит на рейде. Иногда он проходит совсем внизу. Если бы лоцманский катер сделал небольшой крюк, то мог бы доставить нашу почту, если бы нашелся один умный человек и передал нашу почту на лоцманский катер, который раскатывает между стоящими на якоре судами.
Во всех проходах выкладывается проклятая рулонная бумага, одновременно моют тыльную сторону надстройки мостика, именно теперь, непосредственно перед погрузкой угля. Это типично!
