Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
– А! – прошептал он своим хриплым голосом. – Мне душно!..
Баккара отпустила его и отскочила на два шага назад, все еще держа в руке пистолет.
– Милорд, – проговорила она совершенно спокойно, – если вы не желаете умереть сейчас же, то повинуйтесь мне.
– А! – возразил сэр Вильямс, все больше и больше приобретавший свое обычное хладнокровие и искавший выхода из этого затруднительного положения.
– Наклонитесь, – продолжала Баккара резким голосом, достаточно доказывавшим, что она сумеет заставить повиноваться себе, – возьмите с камина свечку и зажгите ее… Знаете… ведь рыбак видит рыбака издалека.
Баронет молча повиновался.
– Зажгите другую, – сказала Баккара, – я вообще люблю симметрию и желаю теперь, чтобы у нас горели две свечки.
Сэр Вильямс исполнил и это приказание молодой женщины.
– Теперь, – продолжала Баккара, – негодяй, который ворует при помощи развратницы два миллиона триста тысяч франков, не может быть без оружия, и у него, вероятно, есть кинжал.
Сэр Вильямс покачал отрицательно головой.
– Ну, – повторила Баккара, – торопитесь же, милорд, и бросьте свою игрушку.
И, заметив, что он еще колеблется, она подняла свой пистолет и сказала:
– Ну, я целю в голову – Сэр Вильямс понял, что ему остается жить только несколько минут, если он вздумает еще колебаться, а потому он торопливо расстегнул свой сюртук, вынул из кармана кинжал и бросил его к ногам Баккара. г Молодая женщина наступила на него ногой и продолжала держать в руке пистолет.
– Она довольно сильна, – думал он, – лишь бы только она не узнала меня и отпустила, – затем он громко добавил: – Я бедный карманник, и, право, будет гораздо лучше, если вы отпустите меня… И без того уже печально лишиться всех этих векселей.
Между тем Баккара продолжала вглядываться в него и думала: я глубоко убеждена, что это Андреа, несмотря на все его новое превращение. Он не мог изменить в себе только одного своего взгляда, и я по этому-то взгляду и узнала его… но я не должна подавать вида, что узнаю его…
И, не переставая смотреть на него, она добавила:
– Я отлично вижу, что вы ловкий карманник, то есть просто английский плут, перед которым наши доморощенные французские плуты совершенно пасуют, но я все-таки не вижу данных для того, чтобы «-мне следовало вас отпустить.
Сказав это, она отступила еще на два шага и, достигнув двери, стукнула в нее два раза.
Эта дверь отворилась, и в гостиную вошел человек.
Он был высокого роста, молод и, подобно Баккара, держал в руке пистолет.
– Мой милый граф, – сказала она, – вот человек, которого я вам поручаю и оставляю его под вашей стражей.
– Хорошо, – ответил ей граф Артов.
Граф сделал шаг к своему пленному и холодно взглянул на него.
– Милостивый государь, – сказал граф, – я никогда не изменяю своего решения. Потрудитесь сесть вот там в амбразуре этого окна и сидите спокойно… Если вы пошевелитесь, то я пущу вам пулю в лоб.
– А я не пошевелюсь. – прошептал мнимый англичанин и сел на указанное ему место.
Тогда Баккара направилась к камину, взяла с него свечку и отворила дверь в спальню Тюркуазы, соединявшуюся с будуаром и уборной.
Итак, в ту минуту, как Леон Роллан приходил в бешенство, а Фернан вставал со своего места, пораженный и отрезвленный внезапным цинизмом Тюркуазы, – итак, в эту-то минуту дверь уборной отворилась и осветила всю сцену… В эту-то минуту на пороге уборной показалась женщина со свечой в руке… при виде ее растерявшаяся Тюркуаза отступила назад и вскрикнула от ужаса!..
В будуаре произошла сцена поразительная и ужасная. Два человека встретились лицом к лицу на близком расстоянии: один из них был бледен, с блуждающим взором; волосы его были растрепаны, и он яростно махал ножом во все стороны. В дверях стояла Баккара, распространяя вокруг себя свет, и казалась в эту минуту ангелом примирения. Несколько в стороне находилась Тюркуаза… ее лицо было искажено от ужаса, и она уже полагала, что теперь настал ее последний час.
Первое чувство двух людей, движимых обоюдною, ненавистью, всегда заставляет их взглянуть друг на друга.
Свет, распространившийся по всему будуару, остановил внезапный порыв Леона, который бросился к человеку, решившему, что это последняя ночь в его жизни. Фернан, со своей стороны, тоже взглянул на своего соперника. Взгляды их встретились… Оба они вскрикнули ужасно, дико, невыразимо, так, как могли бы вскрикнуть только отец и сын, встретившись лицом к лицу с оружием в руках.
– Фернан! – вырвалось у столяра, и нож вывалился у него из рук и упал на пол.
– Роллан! – вскрикнул в свою очередь Роше и отступил назад, пораженный глубоким ужасом.
Эти два человека были друзьями, связанными десятилетней дружбой.
В эту минуту к ним подошла Баккара, которую они оба тотчас же узнали. Она молча поставила свечу на стол – на тот стол, где Фернан только что подписал свое разорение. Затем она своею сильною и крепкою рукой схватила за руку Тюркуазу и бросила ее на колени между двумя людьми, которые чуть было не зарезались из-за нее.
Поза, жесты, взгляд Баккара были настолько величественны и повелительны, что ни Фернан, ни Леон, которые за несколько часов перед этим умерли бы за улыбку их идола, не нашли ни слова, ни движения, чтобы защитить ее и протестовать против такого грубого и энергического вмешательства Баккара.
– Бедные безумцы! – проговорила наконец она, пожимая плечами, и, подняв нож, выпавший у Леона, она приставила его к горлу Тюркуазы.
– Выбирай, – решительно и твердо сказала Баккара, – или полное признание во всем или смерть.
Леон и Фернан стояли неподвижно и молча смотрели на то, что происходило перед их глазами.
– Ну, змея! – продолжала Баккара. – Признавайся же скорей Леону Роллану, что ты хотела увезти его сына только для того, чтобы отдать его в воспитательный дом, и что все происшедшее в последнюю ночь было только одной комедией, и что ты же вооружила его руку против Фернана. Признавайся, или я тебя тотчас же убью. – и при этом она надавила на нож…
– г Признаюсь, что все это чистая правда, – прошептала растерявшаяся и испуганная Тюркуаза.
Леон глухо вскрикнул.
– А теперь, – продолжала Баккара, – теперь признавайся Фернану, что ты заставила его подписать векселей не на пятьдесят тысяч франков, а на два миллиона, что ты привлекла его сюда для того, чтобы убить, и что ты продала его жизнь за триста тысяч франков.
Фернан пришел в ужас.
– Ну, Признавайся же, – резко проговорила Баккара.
– Это правда, – прошептала опять Тюркуаза.
– А теперь, – добавила повелительно Баккара, – скажи им имя того чудовища, орудием которого ты была.
