10. Побег стрелка Шарпа. 11. Ярость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
К середине утра, когда полки вышли на позиции и генерал собирался отправить в затянутую белесой дымкой низину первый полк, на склоне холма появился один из адъютантов генерала Ренье. Глядя на него, Саррю поморщился и с кислым видом изрек пророчество:
– Вот увидите, они там уже передумали и сейчас потребуют, чтобы мы наступали на Лиссабон.
Подскакавший офицер осадил разгоряченную лошадь и, наклонившись, потрепал животное по шее.
– Английский пикет, сир. Мы только что видели его с холма. Они в разрушенном амбаре у речушки.
– Не важно, – отмахнулся генерал.
Никакой пикет не остановит четыре полка лучшей в мире легкой пехоты.
– Генерал Ренье предлагает захватить их, сир, – почтительно добавил адъютант.
Саррю рассмеялся:
– Захватить? Да они побегут как зайцы, едва только увидят нас!
– Туман, сир. Генерал Ренье предлагает зайти с запада, и тогда противник, возможно, вас не заметит. Генерал считает, что их офицер может знать что-то об устройстве оборонительных рубежей.
Саррю хмыкнул. Предложение Ренье было равнозначно приказу, да только приказ этот представлялся бессмысленным. Конечно, какой-то офицер во главе пикета имеется, но что может знать такой человек о многокилометровой системе обороны? И все же оставить без внимания указание генерала Саррю не мог.
– Передайте, мы сделаем, – сказал он и отправил в голову колонны другого адъютанта с приказом половине первого полка повернуть на запад, выйти под прикрытием тумана в тыл пикету и отрезать англичанам в амбаре путь к отступлению. – Скажите полковнику Фере, что пойдете с ним. Сдерживайте его порывы. Остальные выступят через десять минут после вас. И пусть поторопится!
Саррю особенно подчеркнул последние слова. Целью всего предприятия была разведка, а не победа над жалким пикетом, которой можно гордиться разве что перед парижской толпой. Здесь им нужны не слава и трофеи, а сведения о местонахождении неприятельских войск, и чем дольше его полки задержатся в низине, тем больше риск попасть под огонь вражеской артиллерии. Разумеется, лучше всего с такой работой справился бы эскадрон кавалерии, который промчался бы по низине в считаные мгновения, но, к сожалению, кавалерия пребывала в жалком состоянии. Лошади ослабли и оголодали… Саррю вдруг подумал, что у англичан в амбаре наверняка есть провизия. Пожалуй, стоило предупредить адъютанта, чтобы не упустил добычу. С другой стороны, адъютант – парень проворный и сообразительный и все понимает без подсказки. Интересно, что у них там может быть? Свежие яйца? Бекон? Теплый, только что из печи хлеб? Масло и густое, с пенкой молоко? Егеря и вольтижеры проходили мимо, а генерал видел накрытый яствами стол. За последние дни его солдатам довелось перенести многое, и они тоже голодали, но выглядели бодрыми и уверенными в себе. У кого-то оторвалась подошва, у кого-то сапог просил каши, и его перевязали веревкой; мундиры обтерлись, порвались, выгорели, тем не менее мушкеты блестели, и генерал не сомневался, что, если дело дойдет до схватки, эти люди его не подведут. Последняя рота прошагала мимо, и Саррю пришпорил лошадь.
Впереди у него была бригада стрелков, затянутая туманом низина, ничего не подозревающий враг и недолгая тишина.
Лейтенант Джек Буллен был приличным молодым человеком из приличной семьи. Его отец сделал карьеру судьи, оба старших брата стали барристерами, а юный Джек так и не продемонстрировал особых талантов в школе. Учителя делали все, чтобы вбить ему в голову латинский и греческий, но голова у Джека оказалась твердая, неуступчивая и не приняла ничего из того, что в нее пытались втиснуть. Особенно не повезло именно иностранным языкам. Не помогало даже физическое воздействие. Джек легко переносил порку и в результате остался тем, кем и был: крепким, жизнерадостным юношей, собиравшим птичьи яйца, дравшимся с парнями постарше, залезавшим на церковную башню и не боявшимся ничего на свете. Попав в полк Лоуфорда, он решил, что это самое лучшее из всего, что только может предложить жизнь. Ему нравилась служба в армии и нравились люди, служившие вместе с ним. Некоторые офицеры боялись своих рядовых больше, чем противника, а вот молодой Джек Буллен чувствовал себя в их компании как рыба в воде. Ему были по вкусу их немудреные шутки, он с удовольствием хлебал с ними кислый чай и искренне считал всех отличными ребятами даже притом, что многих из них его отец наверняка осудил бы на смерть, каторгу или ссылку. Перевод в стрелковую роту дался легко, хотя, откровенно говоря, Джеку больше нравилась прежняя. И дело тут было не в солдатах – с ними Буллен неизменно находил общий язык, – а в командире этой самой роты. Испортить настроение прирожденному оптимисту мог далеко не каждый, но капитану Слингсби это как-то удавалось.
– Он не очень хорошо себя чувствует, сэр, – почтительно сообщил Буллену сержант Рид.
– Не очень хорошо себя чувствует, – повторил без всякого выражения Буллен.
– Да, сэр, не очень.
Говоря, что капитан не очень хорошо себя чувствует, сержант имел в виду, что командир роты пьян. Заявить об этом открыто, будучи сержантом, он не мог.
– И насколько ж не очень? – спросил Буллен.
Он мог бы получить ответ на свой вопрос, пройдя всего лишь двадцать шагов, но, во-первых, отвечал за выставленных у речки дозорных, а во-вторых, ему никак не улыбалось смотреть на пьяную физиономию капитана.
– Очень не очень, сэр, – серьезным тоном отвечал Рид. – Рассказывал о своей жене, сэр. Говорил про нее нехорошее.
Буллен хотел уточнить, как именно отзывался о своей супруге Слингсби, но вспомнил, что Рид – методист и, следовательно, ничего не скажет, а потому только кивнул.
– Люди из-за этого сильно расстраиваются, сэр, – добавил Рид. – Нельзя такое говорить о женщине. Тем более о замужней.
Буллен подозревал, что речи Слингсби не расстроили, а повеселили солдат, и это было плохо. Офицер, даже если старается завоевать симпатии своих людей, не должен опускаться
