Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова
– В Усть-Нере остановлюсь на несколько дней. У меня там… дело. Держу ларёк и бабу. Но потом всё равно поеду в Магадан за товаром. Могу везти тебя дальше, если ты готов ждать…
И, помолчав ещё пару минут, добавил:
– Ты – хороший попутчик. С тобой не скучно.
Я принял столь недвусмысленный комплимент молча. Я – тихий и незаметный человек, главный талант которого хамелеонья сноровка приспосабливаться к любой ситуации и к любому человеку. Рядом с молчаливым Хароном и я молчалив, рядом с тщеславным и жадным до золота Тер-Оганяном и я тщеславен и жаден.
Так, изредка прерывая комфортное молчание, мы совершили бросок длиной в 500 километров по сказочной красоты совершенно дикими местам за один день. Выехав утром из Тёплого Ключа, вечером оказались в Усть-Нере, которая являлась промежуточно целью моего вояжа. От Усть-Неры, что на полпути между Якутском и Магаданом, до посёлка золотодобытчиков Элгинского всего 76 километров по прямой.
* * *
До Эльгинского из Усть-Неры я добирался отчасти пешком, поменяв на маршруте несколько попуток. Подробности этого короткого, по якутским меркам, путешествия за двадцать шесть прошедших лет почти выветрились из моей памяти. Зато я помню, как посёлок Эльгинский встретил меня собачьим брёхом и настороженными взглядами аборигенов, в основном славянской внешности. По рекомендации моего Харона я определился на ночлег к старухе-эвенкийке. Женщина запомнилась мне своими фиалковыми глазами, блиставшими на морщинистом смуглом лице. Глаза, как драгоценные камни, содержащиеся в алмазоносных породах – такая же яркость и сохранность. Женщина поинтересовалась целями моего приезда. Пришлось объяснять свой визит поисками могилы родственника, сгинувшего в этих местах.
– «Дальстрой»? Юдель Генсбург? Могила? – переспрашивала старуха, сохраняя самый невозмутимый вид. – О «Дальстрое» тут многие знают. Многие приезжают искать родных. От тех бедолаг кое-что памятное осталось. Местные собирают. Пооткрывали вдоль дороги музеев. Сочувствовать «жертвам сталинского режима» теперь модно. Это раньше о таком молчали. Нельзя было говорить. Кладбищ с тех времён не осталось ни одного, но места захоронения всем местным известны. Вот вернётся из лесу мой муж и покажет.
Муж старухи, неопределённого возраста, бодрый эвенк, вернулся из лесу через пару дней верхом на самом настоящем северном олене. Позади его седла на спине оленя сидела остроухая голубоглазая собака. Все называли его Осипом, но почему-то сразу показалось, что это не настоящее его имя. По возвращении, на следующий же день, он проводил меня вдоль берега Эльги к невысокому откосу.
– Здесь, – проговорил муж старухи. – Весной, когда мерзлота оттаивает, бывает, мы находим человеческие кости, а иногда и черепа. Я сам не видел, но говорят, что хоронили кое-как, не по обычаю, без гробов, в тряпьё оборачивали и…
Эвенк махнул рукой, помолчал и добавил:
– На «Дальстрое» мор случался часто. Тиф, скарлатина, корь, всякая иная беда. Эх! Много тут перемерло и юделей, и генсбургов. Капитан, начальник местного конвоя, называл их одним словом: ашкеназы.
Он снова махнул рукой. Мы постояли, покурили, помолчали, да и отправились обратно.
Примерно на половине дороги я решился задать дополнительный, очень волновавший меня, вопрос:
– А у вашего «капитана» не было ли наручных часов? Замечательные такие часы фирмы «Гамильтон» с надписью на ремешке: «Без свободы жизнь страдание»?
Задав свой вопрос, я испугался собственной отваги: что я стану делать, если эвенк даст утвердительный ответ?
– Я не помню, – проговорил эвенк. – У капитана было много наград, хоть он всю войну и провёл в этих местах. Может, у него и были наградные американские часы. Не помню.
Когда-то в позапрошлой жизни капитан Архиереев являлся командиром сопливого тщеславного и глупого юнца. Моим командиром. Я – обычный деревенский парень, чьё детство совпало с войной, оказался на службе в Главном управлении строительства Дальнего Севера «Дальстрой» (ГУСДС) случайно. Имея, как это нередко бывает по молодости лет, некрепкое здоровье, оказался комиссован с инвалидностью третьей группы, которая была впоследствии с меня снята. Поступив в Москве в Горный институт, я через некоторое время оказался служащим «Гидропроекта». Годы прошли, но я помнил моего дальстроевского командира. И не только помнил, но и поддерживал с ним связь в форме вялой переписки: открытка на Новый год, открытка на День Победы и обязательное поздравление с октябрьскими праздниками – куда же без них. Так я узнал о связи капитана Архиереева с моим начальником Цейхмистером. Так я узнал о подарке, сделанном Архиерееву товарищем Бгатых – геологом, получившим эти часы во время войны как памятный подарок от американских союзников. Да, я не забывал Архиереева, и было от чего. Считая меня ничтоножным прыщом или просто по беспечности, он перед самой моей отправкой в Россию поведал мне тайну умершего незадолго до этого Юделя Генсбурга.
Эвеннк солгал мне! Он не мог не помнить капитанских часов! Часы эти – памятная и заветная вещь, но эвенк испугался дать честный ответ! Почему?! Не хотел афишировать близкое знакомство с Архиереевым? Разве случившееся 40 лет назад всё ещё имеет какое-то значение? Разве смерть Юделя Генсбурга и его ящик с золотом всё ещё могут влиять на человеческие судьбы?
Могут! Конечно, могут влиять, раз я, проделав долгий путь, оказался в этих местах. Выходит, и Юдель Генсбург, и Савва Архиереев, и оба Тер-Оганяна в каком-то смысле всё ещё живы и могут наказать меня за воровство. Напуганный собственными мыслями, я молчал всю дорогу до Эльгинского.
А муж старухи, выглядевший совершенно беспечным, всю дорогу расспрашивал меня обо всяком. Я отвечал бессвязно, ведь в голове моей помутилось от страха. Я шарахался от каждого пня. Старался держаться позади эвенка, который, как мне казалось, вполне способен утопить меня в ледяной воде Эльги. И всё же, несмотря на страх и нарочитую мою осторожность чёртик – никчёмное слово – выскочил из меня. Правда, звался он не «Савва Архиереев», а «институт “Гидропроект”». Услышав это словосочетание, муж старухи странно вздрогнул, обернулся и уставился на меня в непонятном немом изумлении, будто словосочетание «институт “Гидропроект”» что-то важное значило для него. Это совсем уж незначительное событие укрепило меня в намерении расстаться с Эльгинским возможно скорее. Я ждал более двадцати лет, но я выждал слишком мало.
Ко времени нашего похода на могильник я уже закончил свою рекогносцировку в Эльгинском, уже познакомился с бригадиром Душильским, уже достиг понимая собственного бессилия: поковыряться на бригадирском огороде на глазах у всего посёлка в поисках мифического клада у меня не получится. Помнил я и о намерениях моего Харона, который добровольно и безвоздмездно согласился доставить меня в обратном направлении, из царства мёртвых в мир
