Бернард Корнуэлл - 1356
— Сдаюсь! — подтвердил Лабрюиллад, — Заплачу выкуп!
— Прикончить толстопузого! — заорал издали Сэм.
— Нельзя! — удручённо поднял ладонь де Веррек, — Нельзя его убивать. Это «не-бла-го-род-но».
Последнее слово он произнёс по слогам и по-английски.
— Неблагородно? — недоверчиво переспросил Сэм, подъезжая к де Верреку с Лабрюилладом.
— Сэр Томас, ведь человек, который сдался, в безопасности? Законы рыцарства нерушимы, ведь так, сэр Томас?
Не останавливаясь и даже не повернув головы в сторону скорбно вещающего де Веррека, Томас подбежал к Лабрюилладу и столь же молниеносно, как Скалли немногим раньше, взмахнул «Ла Малис». Лезвие врезалось толстяку под нижний край шлема, разрубило кольчужный авентейл и увязло в шее. Томас вырвал меч и ударил второй раз в то же место. Толстяк рухнул на колени, потянувшись руками к рассечённому кровящему горлу. Третий удар «Ла Малис» вышиб из Лабрюиллада жизнь и свалил на землю.
— Сэр Томас! — негодующе воскликнул Роланд.
Томас крутнулся к нему:
— Что? Ты что-то сказал?
— Он сдался.
— Он… что? — переспросил Томас громче, чем следовало, — Мне здорово влепили по шлему. Плохо слышу вот. Он…?
— Сдался!!!
— Проклятье, ни черта не слышу, — огорчённо констатировал Томас и, повернувшись к Сэму, озорно ему подмигнул.
В пятидесяти метрах от них продолжалась свалка вокруг короля Франции. Знаменосца убили, и штандарт путался в ногах у сражающихся. Сын старался помочь царственному родителю, чем мог:
— Отец, слева! Берегись!
Король дрался, как лев, хотя, говоря по справедливости, на жизнь монарха никто не покушался. Его хотели только пленить. Ряженые под короля рыцари давно сгинули, частью погибнув, частью сбежав. Да и надетые на них королевские жюпоны никого не обманули, ибо только шлем истинного монарха венчал золотой ободок короны. Захват короля сулил баснословный выкуп, и схватка шла, в основном, между желающими разбогатеть, а Иоанн добавлял масла в огонь, покрикивая, что именно достанется взявшему его в плен счастливцу.
Пыл дерущихся охладило появление двух всадников на рослых дестриерах.
Герцог Уорвик и сэр Реджинальд Кобхэм осадили коней перед королём Иоанном и его сыном Филиппом, соскочили с сёдел и поклонились.
— Ваше Величество, — сказал Уорвик.
— Я — ваш пленник, — обречённо изрёк король.
— Увы, Ваше Величество, — пожал плечами Кобхэм, — Капризна военная фортуна.
Так был взят в полон король.
Один из лучников играл на дудке, вырезанной из овсяного стебелька. Горели костры, бросая красные отсветы на ветви дубов. Кто-то пел. Кто-то смеялся.
Французский король без удовольствия ужинал в компании принца Уэльского, а на поле битвы вовсю пировали падальщики летающие и нелетающие, и уж они-то на отсутствие аппетита пожаловаться не могли. Мёртвые тела лежали на старой римской дороге вплоть до ворот Пуатье, которые честные горожане накрепко заперли перед носом бегущих соотечественников, опасаясь, что на их плечах преследователи ворвутся в город. Теперь мёртвые французы глядели в ночное небо слепыми глазами, а живые англичане с гасконцами, рассевшись вокруг костров, уплетали за обе щеки съестное, захваченное во вражеском лагере.
Томас с десятком лучников и Сэмом успел принять участие в травле битого врага, но, не в пример подчинённым, отнюдь не ради драгоценностей, доспехов или доброго коня.
— Ты нашёл его? — осведомилась Женевьева.
Она прильнула к мужу с одного бока. С другого к отцу приткнулся Хью.
— Обоих.
— Расскажи, — потребовала она, будто ребёнок, ждущий волшебную сказку.
И Томас поведал жене, как настиг кардинала Бессьера; как Сэм и лучники разделались с защищавшими церковника воинами; как отец Маршан брезгливо объявил эллекинам, что они не посмеют убить священника, и Томас тут же вспорол ему живот «Ла Малис»; как внутренности проклятого попа вывалились на седло, а оттуда на землю.
— Вот тебе плата за глаз моей жены, ублюдок! — мстительно сказал ему Томас.
Было очень соблазнительно оставить его долго и мучительно подыхать, но Томас всё же добил зеленоглазого взмахом неизменной «Ла Малис».
Кардинал Бессьер слёзно молил о пощаде:
— Я — кардинал! У меня много денег, и я озолочу вас!
— Я не вижу кардинальской шапки, — холодно возразил Томас, — Зато я вижу шлем.
Бессьер судорожно дёрнул с макушки бацинет, но поздно — «Ла Малис» рассекла ему глотку.
И тогда Томас повернул коня обратно к месту побоища.
Роланд был с Бертильей.
— Мне следовало докричаться до вас. Я не понял, что вы оглушены, — повинился он перед Томасом.
— Произошла чудовищная ошибка. Я прошу прощения, — слукавил Томас.
— Ну, ваша честь не замарана, — рассудил Роланд, — Вы же не знали, что он сдаётся. Вы были лишены в тот миг слуха, а он держал меч.
— Значит, была на то Господня воля, — произнесла Бертилья, лучась от счастья.
— Значит, была, — согласился с ней Роланд и, помедлив, спросил у Томаса, — А «Ла Малис»?
— Она утеряна навсегда.
— Где?
— Там, где её никто никогда не найдёт.
Он принёс древний клинок к изгороди. Туда, где солдаты складывали пришедшее в негодность оружие, собранное на поле битвы. Сломанные мечи, гнутые топоры, треснувшие арбалеты и ржавые фальшионы.
— Что с ними будет? — поинтересовался Томас у сержанта с тремя перьями принца Уэльского на сюрко.
— Переплавят, и дело с концом, — пожал плечами тот, — Что же ещё?
— И правда, что же ещё… — кивнул Томас и бросил меч рыбака в груду хлама.
По виду «Ла Малис» мало отличалась от гнилого фальшиона, поверх которого легла. Сверху на неё швырнули погнутое копьё, затем меч с лопнувшим клинком. Отойдя на десяток шагов, Томас оглянулся и различить, который из фальшионов некогда принадлежал святому Петру, уже не смог. Скоро «Ла Малис» переплавят с прочим ломом и выкуют что-то иное. Может, орало?
— А мы поедем домой, — сказал Томас Женевьеве, обнимая её и Хью, — Сперва в Кастильон, затем в Англию.
— Домой, — счастливо промурлыкала Женевьева.
Меч святого Петра явил себя миру и вновь канул в небытиё. На этот раз навсегда. И настала пора возвращаться домой.
Навсегда.
Историческая справка
Эдуард, принц Уэльский, старший сын короля Эдуарда III, более известен, как «Чёрный принц», но этим прозвищем он обзавёлся спустя много десятков лет после кончины. По некоторым данным, во Франции ещё в девятнадцатом столетии матери пугали зловещим «Принс Нуар» непослушных детей. Чем он заслужил это прозвище, объяснений существует множество. Наиболее распространённое гласит: чёрным его именовали из-за цвета доспехов. Увы, убедительных доказательств нет ни у сторонников этой версии, ни той, что относит эпитет «чёрный» к характеру Эдуарда. Человеком он был великодушным, хотя и своенравным, верным отцу-королю и не лишённым тяги к романтике (женился на Джоанне «Прекрасной деве Кента» по любви, не по расчёту). Одарённый военачальник, он большую часть жизни провёл, управляя французскими владениями царственного родителя. Эдуард «Чёрный принц» дрался под Креси, а незадолго до смерти одержал победу под Нахерой оглушительную победу, но всё же Пуатье — самый яркий из его триумфов. К сожалению, из народной памяти Пуатье надолго изгладилось, заслонённое с двух сторон победами при Креси и Азенкуре.
