Николай Бахрошин - Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов
Последнее время Весеня наловчился рубиться. Многих соперников победил уже в единоборстве, оставляя им на память нешуточные синяки затупленным ради опаски клинком. Даже двумя мечами пробовал сечься, как делают это свейские ратники, зажигаясь боевым огнем. Но тут, понятно, у него заминка вышла, за обоерукий бой и не всякий из свеев возьмется, только самые опытные. А они все, известно, с малолетства мясо с клинков едят.
Родичи долго потом вспоминали, как размахался Весеня по горячке двумя мечами. Где там соперники, впору было ему самому от своих же клинков спасаться. Остальные, разбежавшись в широкий круг, только рты поразинули, наблюдая за его единоборством с самим собой. Вот-вот отхряпает себе чего-нибудь!
И как только не покалечился, рассуждали потом. Только чудом…
Смотри, паря, тут хитрость не в том, чтоб махать быстрее направо-налево, как медведь машет лапами, разгоняя у дупла пчел, рассказал ему князь, когда молодца угомонили всем миром. Другое важно — в первую очередь уметь защитить себя узким лезвием, как широким щитом. А второе — каждый меч должен быть сам по себе, ходить своим шагом и одновременно помогать напарнику, словно два воина, что в лад нападают на неприятеля. Каждая рука тут — отдельный воин, а мечи — только продолжение рук, вот в чем хитрость. Когда научишься чувствовать мечи как свои руки — можно взять сразу два, оставив щит отдыхать, втолковывал ему Кутря.
Нет, обоерукого бойца из парня пока не получалось, не дорос еще. Но все равно начал задирать нос выше, чем ветер гуляет. Пора поучить, пока не довел до свары, решил князь. А как учить, если не при всем народе? Со стыдом и насмешками наука быстрей доходит и, главное, крепче помнится — это всякий знает. Вот и предложил поединок…
Пока Весеня выламывался перед ним, Кутря просто стоял неподвижно, держал перед собой клинок, смотрел и ждал. Парня смущал его спокойный, насмешливый взгляд, поэтому он все сновал кругами, как суетливая муха, не решаясь подскочить на расстояние вытянутой руки, откуда и поединках начинается самая хлесткая рубка.
За три лета, что минули после ухода с Илень-реки, Весеня еще подрос и раздался в плечах. Теперь его уже редко когда называли малым. Князь вон невысок ростом, хотя и крепок, как гриб-боровик, а этот вымахал почти на голову выше. Не малый уже, огромный мужик с сильными руками и широкой грудью. От частых воинских игрищ и долгих погонь за подраненной дичью его большое тело налилось мягкой звериной гибкостью, шаг стал упругим, а движения — быстрыми. Темно-русые волосы, потемнее — на голове, посветлее — на бороде и усах, шелковисто блестели, щеки задорно румянились, глаза отливали ясной прозрачностью голубой воды.
Девкам он нравился теперь до невозможности, эти из-за него чуть сами не хватались за топоры, не хуже ратников. На куски его, может, и не порвут, но причинное место, глядишь, точно отхватит какая-нибудь себе на память, смеялись родичи. Баба его, косинка Окся, бывшая полонянка свеев, с ног сбилась, бесконечно отгоняя его от хоровода девок, как козла отгоняют от огорода.
Да, горяч мужик! Ему бы побольше ума, думал князь, холодной терпеливой расчетливости, доблестный бы вышел муж, сам смог бы вести за собой дружинников. А то такие горячие да самолюбивые мало что гибнут в первых рядах, еще и людей вслед за собой кладут по горячке. На прытких, известно, хорошо дрова из леса вприпрыжку возить, а ратный муж должен уметь выжидать нужный момент терпеливо, как змея, что сутками охотится на дереве за птенцами.
Вот и сейчас на него посмотреть — красиво движется, спору нет. А взглянуть поглубже — одно мельтешение, улыбался князь про себя, спокойно наблюдая за его кружевами и неторопливо поворачиваясь вслед его стремительным кругам.
Кутря ждал. Много играет все-таки, слишком много… Заигрался малый, распылил будущие удары на бесполезную нязь узоров. Вот, теперь совсем заигрался…
Сделав быстрый, небольшой шаг вперед, Кутря поймал момент и хлестким косым ударом, выворачивающим рукоять из пальцев, выбил у него клинок. Меч, отлетев в сторону, воткнулся в землю, вздрагивая лезвием от неожиданной злобной обиды.
Весеня в запале не сразу понял, что остался с пустыми руками. А сообразив наконец, от отчаяния вдруг часто захлопал себя по бедрам. Точно как курица, у которой уносят яйцо, когда она при этом горестно охлопывает себя крыльями. Родичи, наблюдавшие за поединком, тоже заметили это сходство, засмеялись.
— Да, паря, это тебе не комаров ловить полной горстью, — насмешливо объяснил кто-то.
— Меч — он ведь прыткий, как Аспид, его двумя руками держи — не удержишь, — услышал князь за спиной скороговорку Веленя.
Понятно, ни одна случайная дыра не обойдется без его носа вместо затычки…
Весеня покраснел, как рак, заброшенный в кипяток. Набычился, засопел сердито. Насмешек он не терпел. Но, понимая их справедливость, переживал молча, не отбрехивался, как у него в обычае.
— Как это у тебя получается, князь, ума не могу приложить, — сказал наконец он, отдышавшись и успокоившись.
— Повторить, что ли?
Князь Кутря концом своего меча указал на его оружие. Забирай, мол, чего тянуть, давай сначала.
Весеня обрадованно кинулся за клинком. Выхватил из земли, снова заполоскал по воздуху длинным лезвием, до блеска натертым крупным речным песком. Сек вокруг себя с тугим, быстрым свистом.
— Гляди, гляди, ишь как вымахивает! — оживились родичи.
— Комары да мухи небось от одного испуга смертью полягут, это точно…
— Смотри, паря, деревья вокруг поляны не покроши, пока до князя-то доберешься — снова подал ехидный голосок Велень. — Порубишь на корню все деревья — лесной хозяин-леший к тебе в избу жить перейдет, как с ним уживешься под одной крышей?
Сам он с железом был не мастак. Впрочем, зачем ему? У него язык кованый…
Весеня больше не обращал на зубоскалов внимания. Он опять наступал, свирепея лицом и грозно блестя глазами. На этот раз подходил осторожно, как учили, нападая и одновременно защищаясь клинком.
Но и это не помогло. Когда парень приблизился, Кутря неожиданно метнулся вперед. Тот от неожиданности неловко отпрянул. Но руку потерял, конечно, запутался в собственных руках. От тяжелого княжьего удара его меч снова отлетел в сторону. На этот раз плашмя плюхнулся на траву. Спрятался в ней от стыда подальше, не иначе…
— Э, паря, экий ты неумеха…
— Да что неумеха, неумеха! Ты, дяденька Велень, поди сам так попробуй! — горячо вступилась за парня Веся, задастая девка с тугими, перекатывающимися, словно налитыми игривым соком, грудями, на которую многие родичи точили свой кожаный зуб. Так и хотелось ее пощупать — такая она была вся тугая и складная. И, надо сказать, любила та, когда ее щупали. Аж взвизгивала от удовольствия…
