Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
– Это бесполезно. Нужно смириться с тем, что нам придется остаться в Париже, пока не откроют заставы.
– Возможно, тогда это уже не будет иметь для нас никакого значения, – заметила Алина.
– Алина! – в ужасе воскликнула графиня.
– Мадемуазель! – вскричал Руган с той же интонацией. Теперь ему стало ясно, что людям, которых задерживают подобным образом, должна угрожать какая-то опасность, неопределенная, но от этого еще более ужасная. Он ломал голову, ища выход из положения. Когда они снова подъехали к особняку Плугастель, он объявил, что знает, что делать.
– Пропуск, полученный не в Париже, тоже годится. А теперь послушайте и доверьтесь мне. Я немедленно возвращаюсь в Медон. Отец дает мне два пропуска: один – на меня, второй – на три лица. По этим пропускам можно будет попасть из Медона в Париж и обратно. Я возвращаюсь в Париж по своему пропуску, который потом уничтожу, и мы уезжаем все вместе, втроем, по второму пропуску, сказав, что приехали из Медона сегодня. Это же совсем просто! Если я выеду тотчас же, то успею вернуться сегодня.
– Но как же вас выпустят? – спросила Алина.
– Меня? Псс! Об этом не беспокойтесь. Мой отец – мэр Медона, его многие знают. Я пойду в ратушу и скажу правду – что задержался в Париже до закрытия застав и что отец ждет меня домой сегодня вечером. Меня, конечно, пропустят. Все проще пареной репы.
Его уверенность вновь подбодрила их. Им действительно показалось, что все так просто, как он рисует.
– Тогда пусть пропуск будет на четверых, мой друг, – попросила графиня. – Для Жака, – объяснила она, указав на лакея, который сейчас помогал им выйти.
Руган уехал, уверенный в скором возвращении, и они, разделяя его уверенность, остались ждать. Однако шли часы, наступила ночь, а его все не было.
Они ждали до полуночи, и каждая из них ради другой делала вид, будто абсолютно уверена, что все в порядке, между тем как у обеих кошки на сердце скребли. Они коротали время, играя в триктрак в большой гостиной, как будто их ничто не тревожило.
Наконец пробило полночь, и графиня со вздохом поднялась.
– Он приедет завтра утром, – сказала она, сама не веря.
– Конечно, – согласилась Алина. – Он и не мог вернуться сегодня. К тому же лучше ехать завтра: ведь поездка в столь поздний час утомила бы вас.
Рано утром их разбудил колокольный звон – сигнал тревоги для секций. Затем донесся барабанный бой и топот множества марширующих ног. Париж поднимался. Вдали зазвучала перестрелка, загрохотала пушка. Завязался бой между двором и секциями. Вооруженный народ штурмовал дворец Тюильри. По городу носились самые дикие слухи, проникли они и в особняк Плугастель через слуг. Говорили об ужасной битве за дворец, которая закончится бессмысленной резней тех, кого безвольный монарх бросил на произвол судьбы, отдав себя и свою семью под защиту Законодательного собрания. Ступив на путь, указанный ему плохими советчиками, он плыл по течению и, как только возникла необходимость оказать сопротивление, отдал приказ сдаться, оставив тех, кто стоял за него до конца, на милость разъяренной толпы.
Вот так разворачивались события в Тюильри, а в это время две женщины в особняке Плугастель все еще ждали возвращения Ругана, теперь уже не особенно на это надеясь. А Руган все не возвращался. Отцу дело не показалось таким простым, как сыну, и он не без оснований боялся прибегнуть к подобному обману.
Руган-старший вместе с сыном пошел к господину де Керкадью, чтобы сообщить, что случилось, и честно рассказал о предложении сына, принять которое не решался.
Господин де Керкадью попытался тронуть его мольбами и даже попробовал подкупить, но все было бесполезно.
– Сударь, если все раскроется – а это неизбежно, – меня повесят. Кроме того, хотя я очень хочу сделать для вас все, что в моих силах, это будет нарушением долга. Вы не должны просить меня, сударь.
– Как вы полагаете, что может случиться? – спросил потерявший голову господин де Керкадью.
– Война, – ответил Руган, который, как видите, был хорошо осведомлен. – Война между народом и двором. Я в отчаянии, что предупредил вас слишком поздно. Но в конце концов, я думаю, что вам нечего волноваться. С женщинами не станут воевать.
Господин де Керкадью ухватился за это соображение и, когда мэр с сыном ушли, попытался успокоиться. Однако в глубине души он сомневался, памятуя о поездках господина де Плугастеля. Что, если революционеры столь же хорошо осведомлены на этот счет? Скорее всего, так оно и есть. Жены политических преступников, как известно, в былые времена страдали за грехи своих мужей. При народном восстании все возможно, и Алина будет в опасности вместе с госпожой де Плугастель.
Поздно ночью, когда господин де Керкадью уныло сидел в библиотеке с погасшей трубкой, в которой искал утешения, раздался сильный стук в дверь.
Старый сенешаль Гаврийяка, открывший дверь, увидел на пороге стройного молодого человека в темно-оливковом рединготе, доходившем ему до икр. На нем были панталоны из оленьей кожи и сапоги, на боку – шпага. Он был опоясан трехцветным шарфом, на шляпе красовалась трехцветная кокарда, придававшая ему зловеще-официальный вид в глазах старого слуги феодализма, полностью разделявшего опасения господина.
– Что вам угодно, сударь? – спросил он почтительно, но не без опаски.
И тут его поразил решительный голос незнакомца:
– Что с вами, Бенуа? Черт возьми! Вы совсем забыли меня?
Трясущейся рукой старик поднял фонарь повыше и осветил худое лицо с большим ртом.
– Господин Андре! – воскликнул Бенуа. – Господин Андре! – Затем бросил взгляд на шарф и кокарду и умолк, совсем растерявшись.
Но Андре-Луи прошел мимо него в широкую приемную с мраморным полом в черно-белую клетку.
– Если крестный еще не удалился на покой, проведите меня к нему. Если он уже лег, все равно проведите.
– О, конечно, господин Андре! Я уверен, он будет счастлив вас увидеть. Он еще не лег. Пожалуйста, сюда, господин Андре.
Андре-Луи, следуя из Бретани, полчаса назад въехал в Медон и сразу же отправился к мэру, чтобы узнать что-нибудь определенное о событиях в Париже. По мере его приближения к столице ужасные слухи все усиливались. Руган сообщил ему, что восстание неизбежно, что секции уже завладели заставами и что никому, кроме лиц, имеющих официальные полномочия, не удастся ни въехать, ни выехать из Парижа.
Андре-Луи кивнул, и мысли у него были самые серьезные. Он и раньше предвидел опасность второй революции, зреющей в недрах первой. Эта вторая революция может разрушить все, чего добились, и отдать бразды правления низкой клике, которая ввергнет страну в анархию. Вероятность того, что случится то, чего он опасался, возросла, как никогда. Он поедет сейчас же, прямо ночью, чтобы узнать самому, что происходит.
