Иван Дроздов - Баронесса Настя
И комэск снова засмеялся.
Штурман чертил маршрут. Чертил он небрежно, без линейки. Пряхин же наносил линии аккуратно, он во всем любил точность и красоту. У него была линейка и, кроме чёрного карандаша, в планшете, в специальном гнезде, торчал хорошо заточенный красно–синий карандаш.
Полёт был назначен на полночь — время, когда жизнь в окопах замирает, а над линией фронта то тут, то там взлетает в воздух шальная ракета и её змееподобный хвост чертит по небу свой трепетный искрящийся след.
Оставалось полтора часа до вылета. Владимир прилёг на свой топчан, но сон к нему не шёл, и он, решительно поднявшись, стал не спеша одеваться, прилаживая шлем, очки, летную сумку. Проверил пистолет и две обоймы к нему. И когда всё было готово, шагнул за порог землянки.
Аэродром жил своей обычной боевой жизнью. Где–то на краю лётного поля рокотал мотор самолёта, в другой стороне с неба «валилась» вернувшаяся с задания машина. Огней не было, и знаков на посадочной полосе Владимир не видел, — с тревогой подумал: «Взлететь–то взлечу, а как садиться буду?..» Но потом, приглядевшись и освоившись с темнотой, увидел на лётном поле красные огни. Они как волчьи глаза, мерцали в ночи, показывая лётчикам направление взлёта и посадки. Где–то на краю поля методично постукивал движок — видно, передвижная электростанция.
Владимир держался правой стороны поля. Здесь в ряд, на порядочном отдалении друг от друга, стояли три машины. Лейтенант шёл к дальней из них, — то была его «тройка».
Под крылом возились штурман Чёрный и механик Трофимов. Они подвешивали длинную трубу. Один конец крепили к крылу, а другой к хвостовому оперению.
— А если сорвется на взлете? — с плохо скрытой тревогой спросил командир.
— Не сорвётся, — сказал штурман. — Мы сделали зажимы, у нас отлажено. Вот смотрите: я дергаю за веревочку, и — труба летит. Внутри срабатывает взрыватель — его изобрёл наш механик, — и труба летит, кувыркаясь в воздухе, и — горит.
Пряхин не понимал, как устроен взрыватель, почему труба будет гореть в воздухе, но догадался: в нее набито тряпье или пакля, и все это обильно смочено бензином и мазутом. Было опасение, что от трубы загорится и самолёт, но он боялся показать свой страх и вопросов не задавал.
Штурман пояснял:
— Труба наша долго в воздухе болтается, а если ветер, так и летит над окопами. Немец–то спросонья, думает, что конец света пришел.
— Ясно, — сказал командир, как бы успокаиваясь и давая добро на трубу с парашютом, и на трещотки, которые к бомбам прикрепляются, и на другие «шалости». Про себя он всё это считал детской забавой и очень бы не хотел, чтобы и дома его родители, и все его знакомые узнали бы о маленьких фанерных самолётах, на которых он будет летать, и особенно об этих глупых спектаклях. Представил, как бы они все смеялись и говорили: «А мы думали, Владимир на больших самолётах летает».
Сел в кабину, осветил фонариком приборы, их было мало: часы, высотомер, указатель скорости, компас, — не то, что в настоящем боевом самолёте. Мысленно повторил курс к цели и обратно, посмотрел на небо: пойду на взлёт — луна будет слева, стану возвращаться — луна будет справа.
Просмотрел метеосводку — направление и скорость ветра. Ветер наверху и ветер внизу. Всё это то самое основное, что должен помнить лётчик, и ещё, конечно, многое другое, следует ему знать.
За несколько минут до взлёта занял место в задней кабине штурман.
Стрелка часов отсчитывала последнюю минуту перед вылетом.
Подошёл комэск, ступил на крыло, горячо задышал в лицо Пряхину.
— Ну, лейтенант, задание вам серьёзное — школа, штаб. У вас две ракеты. Бросайте всё по порядку: вначале бомбы, фрицы ошалело повыскочат, а вы их ракетами. Ну, уж а потом — всем остальным.
Комэск ударил Пряхина по плечу:
— С Богом!
Летели низко, над лесом; под крылья то слева, то справа наползали свинцовые рукава многочисленных в этих краях лесных речушек, высвечивали матовым серебром чаши озер и болот. Непроницаемо сурово тянулся казавшийся бесконечным лес. И чудилось Владимиру, что ему не будет конца, и не выйдут они на обширную поляну, в правой стороне которой по некрутому склону сбегают к озеру домики села со школой.
В ушах стоял невообразимый шум и треск, — не сразу вспомнил, что к бомбам привязаны трещотки.
Повернулся к штурману, — тот во весь рот, счастливо, торжествующе смеялся. Правую руку свесил за борт и показывал под крыло, Пряхин понимающе склонил голову. Штурманский жест он перевёл так: там внизу уже всполошились немцы.
Лейтенант улыбнулся своим мыслям. Он не верил, что немцы так глупы и наивны, но если представить сонного, над ухом которого вдруг что–то оглушительно затрещит…
И всё–таки затеянный ими ночной «аттракцион» не вязался с его представлениями о ночном полёте. Ну, ладно, самолёт хотя и маленький, но ведь под крыльями бомбы и два реактивных снаряда, но эти трещотки, труба…
Так думал Пряхин, направляя самолёт над кроной деревьев и всё чаще взглядывая на мигающий зеленоватым огоньком циферблат часов, — стрелка уж приближалась к тому делению, за которым внизу должна показаться поляна. Но под крыльями непроницаемо темно стелился лес. И вдруг тревога холодной змеёй заползла в сердце: а если ошиблись курсом! — но нет, вот впереди заголубел край поляны, а там шахматными клетками зачернели кубики домов, матовым зеркалом рисовалось озеро, показалась школа…
— Довернуть вправо! — скомандовал штурман.
Старший лейтенант вытянул вперёд руку и прижался щекой к правому борту кабины. Командир склонил голову вправо, смотрел мимо капота двигателя и направлял винт на школу.
Одну за другой сбросили бомбы.
— Левый разворот! — командовал штурман, — Пошли на высоту! Вверх, вверх!..
Владимир как можно круче забирал в высоту. Всполошившиеся немцы будут стрелять из автоматов, пистолетов и не только из деревни, но и по всему маршруту до наших позиций. От цели ушли далеко, а когда по команде штурмана Пряхин снова взял курс на село, — теперь уже на порядочной высоте, — они увидели горящую школу, а затем и метущихся возле неё немцев. Владимир направил на них самолёт и одну за другой выпустил две ракеты. Штурман же на подходе к ним сбросил трубу, и она, выплеснув на концах пламя, закрутилась над селом. Озеро, школа и все дома осветились как днем, по улицам бежали немцы, на площади перед школой их становилось всё больше. С высоты не было видно лиц, но Владимиру казалось, что все они в изумлении смотрят на чудище с двумя огнедышащими головами, которое не валится, а летит над ними, рассыпая искры и не торопясь ударить по головам, обжечь, спалить или совершить какое–либо иное страшное действо. А штурман тем временем пустил по ним автоматную очередь и крикнул: «А-a, сукины дети, получайте гостинцы Ивана!..»
