Сэмюэл Шеллабарджер - Рыцарь короля
— Клянусь честью! — уставился на него король. — Я этого не заметил, но так оно и есть! И в свете всего, что с тех пор произошло, нельзя не сделать вывод… Чума возьми!
— Ах… — Вздох канцлера напоминал мурлыканье кота, подбирающегося к сливкам. — Ах, как жаль! Как жаль, что человек, столь долго, как маркиз, верой и правдой служивший вашему величеству, проявил слабость в конце пути! Надеюсь лишь, что прочие обвинения де Норвиля он сможет опровергнуть — надеюсь… Эта тайная беседа между де Волем и герцогом в Мулене выглядит очень странно… Да, да! О сколь немногих можно сказать, что они окончили свой путь, сохранив верность до конца! Да будет это начертано на моем надгробии…
— Аминь, — рассеянно произнес король. И сменил тему. — А знаете, сегодня утром я получил письмо от госпожи моей матери.
У Дюпра забегали глаза:
— В самом деле?..
— Да. Она не в полной мере разделяет наше доверие к де Норвилю. Она пишет: «Предавший раз будет предавать всегда». А каково ваше мнение?
Этот вопрос заставлял быть осмотрительным. Дюпра заморгал глазами:
— Мадам регент — редкой проницательности государыня. Меньше всего мне хотелось бы оспаривать истинность её утверждений. Нет, я не могу поручиться головой за мсье де Норвиля. Вашему величеству известно о нем столько же, сколько и мне. Но, сир, в этом порочном мире приходится пользоваться теми орудиями, которыми мы располагаем. Лишь немногие из людей непоколебимо верны и честны. Никакого сомнения, что де Норвиль предаст ваше величество точно так же, как предал герцога, если ему это будет выгодно. И точно так же он будет оставаться надежным, если это даст ему наибольшие преимущества. Своя выгода — это все. Если бы он перебежал к нам, ссылаясь хоть словечком на верность или справедливость, я бы и медного гроша ему не доверил. Он сам сказал мне, что синица в руках лучше журавля в небе. Его поместье вблизи Фера ценнее для него, чем обещанное Бурбоном герцогство, и он считает, что в этой игре шансы на выигрыш у вашего величества выше, чем у мсье Бурбона. Это имеет смысл. Конечно же, за ним нужно следить во все глаза… Но за кем не нужно?
— Даже за вами? — улыбнулся король.
Дюпра неопределенно повел рукой:
— Присутствующих в виду не имеют… Но позвольте мне обратить ваше внимание ещё кое на что. До сих пор его свидетельства подтверждаются до мелочей. Наши люди в Лондоне описывают союзный договор с Англией так же, как описал он. Наши лазутчики в Пикардии и Шампани считают верными его оценки сил врага. Он заранее предупредил нас о бегстве мсье де Бурбона. Мятежники, которых он разоблачил, оказались действительно виновными… Или взять это дело с миледи Руссель.
Теперь оживились глаза у Франциска:
— Ну-ну? Что он говорит об этом?
— Сир, господин де Норвиль никоим образом не пытается смягчить обвинения против нее. Напротив, он усердствует показать, какие услуги она оказала Англии, — даже несмотря на личные чувства, склоняющие её к вашему величеству…
— И все же он просит о милосердии, — вставил король. — Где же здесь своя выгода? Он ведь лишился её приданого, перейдя к нам.
Дюпра кашлянул. Он встретился взглядом с королем, и оба отвели глаза. Здесь дело было деликатное…
— Я назвал бы это желанием доставить удовольствие вашему величеству. Он считает, что несколько ваших слов, сир, особенно после её брака, — и она станет француженкой лучшей, чем была англичанкой. Зачем же иначе она допустила, чтобы её арестовали и привезли в Лион? Ваше величество неотразимы. И доставить удовольствие вашему величеству — в эту минуту единственная выгода для де Норвиля, которую мы можем искать…
Оба собеседника вновь встретились взглядами — и отвели глаза в сторону.
— Кроме того, как он подчеркивает, ею можно будет выгодно воспользоваться при будущих переговорах с Англией, и тогда её приданое не придется терять…
— В этом есть доля правды…
Король мечтательно поднял глаза, вспоминая:
— Клянусь Богом, господин канцлер, у неё ноги стройнее, чем у любой из женщин, которых я знаю, и молва наделяет её прочими прелестями под стать им. Лакомый кусочек, даже если она враг!
— Какой женщине под силу долго оставаться врагом вашего величества? — пробормотал канцлер.
— Ладно, давайте-ка теперь взглянем на нее. Очень хотелось бы мне знать, каковы её действительные чувства к де Лальеру. Возможно, нам удастся это выяснить…
Позвонив в стоявший на столе колокольчик, Франциск приказал явившемуся церемониймейстеру ввести пленников. И прибавил, обращаясь к Дюпра:
— Так вы думаете, что опасения герцогини Ангулемской…
— Я верю, сир, что на её высочество произведут должное впечатление факты, о которых я говорил.
— Да, я считаю, что произведут.
Король рассеянно встал и посмотрелся в ручное зеркало. Провел гребнем по волосам и бороде, поправил цепь на шее, взбил складки на широких рукавах и состроил зеркалу глазки.
Дюпра улыбнулся.
Глава 36
После недели в тюремном полумраке мир показался Блезу де Лальеру странным. Контуры предметов, цвета, лица стали резкими и незнакомыми. Его ум и дух, как и его зрение, медленно, словно пробираясь на ощупь, возвращались в нормальное состояние.
Осторожно спустившись по ста двадцати ступеням, высеченным в почти отвесной скале, которая служила опорой для замка Пьер-Сиз, он сразу же попал в сутолоку перед городскими воротами, расположенными у подножия утеса: в узком проходе между скалой и Соной сгрудилась масса людей и вьючных животных. Когда он на миг оглянулся и посмотрел вверх, ему показалось, что громадная средневековая крепость с её зубчатыми стенами и возвышающейся над ними круглой башней цитадели вот-вот рухнет со своего стофутового постамента и погребет под собой колонну людей, суетящихся на дороге, словно муравьи; прошла добрая минута, пока он смог овладеть собой. Потом предметы постепенно обрели свои истинные размеры и пропорции, хотя некоторое время он чувствовал себя так, будто спустился с луны.
— Вот сюда, мсье, — сказал один из двух стражников, дернув его за рукав. — У вас вроде как голова закружилась? Король не в Везе, а в Сен-Жюсте.
Пленник улыбнулся:
— Конечно. Но сейчас я похож на человека, который долго был с завязанными глазами и потерял ориентацию.
Затем, сопровождаемый с обеих сторон стражниками, он повернул направо и зашагал по единственной узкой улице, ведущей в город.
С того времени, как его доставили в замок-тюрьму — это было неделю назад — у него, действительно, были завязаны глаза, хотя и в переносном смысле.
Через толстые стены до него не доходили никакие вести, касающиеся его дела. Дважды его допрашивали угрюмые секретари канцлера, и дважды он терял сознание после бесконечных изматывающих часов, когда ему не давали сесть. Они записали слово в слово его отчет о преследовании Русселя от Женевы и Анны — от Нантюа. Его подвергали перекрестному допросу, спрашивая об отношениях с Анной, задавали наводящие вопросы, имеющие целью вовлечь в дело де Сюрси и даже Баярда. Однако, выжимая из его слов по капле нужные им сведения, следователи ничего не упомянули ни о намерениях короля, ни о том, как его дело может пойти дальше.
