Сэмюэл Шеллабарджер - Рыцарь короля

Он ничего больше не сказал, но что-то в его голосе и поведении вызвало в сознании Блеза слова:

«И да смилуется Господь над их душами!»

Часть третья

Глава 35

В эти дни по городу Лиону густыми тучами, как оводы, носились слухи. На лагерных стоянках войск, ожидавших начала итальянской кампании, вдоль набережных Соны, отделявшей старый город от более современных кварталов, в лавках, жилых домах, гостиницах и в собраниях капитулов65 слухи всевозможного рода, истинные и ложные, сменяли друг друга.

Однако, как и следовало ожидать, сильнее всего гудел от них возвышающийся на холме над старым городом укрепленный монастырь Сен-Жюст, где временно расположились король и его свита.

О многом можно было поговорить и многого следовало опасаться. Старые придворные заявляли, что никогда ещё не видели короля в такой черной ярости, как при известии, что герцог Бурбонский успешно встретился в Гайете с сэром Джоном Русселем и имперскими агентами, причем эта встреча могла легко закончиться арестом их всех и полным крахом бурбонского заговора, если бы не граничащий с предательством провал миссии Блеза де Лальера и не упрямство маркиза де Воля, назначившего его для столь важного дела. То, что король не повесил сразу этого де Лальера, то, что он даже отложил более чем на неделю допрос его и английской миледи, который намеревался провести лично, трудно поддавалось объяснению. Самой очевидной причиной, по-видимому, был непрерывный поток событий настолько важных, что они не оставляли времени для более мелких дел.

Гайетская встреча была словно началом и толчком к череде опасностей, одна другой хуже. Почти сразу же прошел слух, что Карл Бурбонский отказался от мысли защищать свои крепости и намерен бежать из Франции. Этот побег в случае удачи был бы мастерским ходом. Он позволял герцогу присоединиться к своим союзникам, давал последним возможность использовать его блестящий полководческий талант и в то же время выводил герцога из-под удара, поскольку тот оказался бы за пределами досягаемости, по-прежнему возглавляя вторжение и оставаясь вождем независимой партии при будущем расчленении королевства. Тем временем его сторонники, если их не вырвать с корнем, как дурную траву, станут тайной угрозой безопасности государства. Загнанные в укрытия, они будут сильнее с отъездом герцога, чем если бы сражались под его знаменами. Он сможет рассчитывать на их содействие в качестве тайных разведчиков и на то, что в подходящую минуту они выступят в его поддержку.

Стали раздаваться громкие голоса, требующие арестовать коннетабля, прежде чем он доберется до границы. Повсюду начали хватать его сторонников и подвергать их допросам с пристрастием.

Однако хуже всего было не это, и не заговор Бурбона вызывал самый большой шум в Лионе. Каждый день подбрасывал новое топливо в костер королевского гнева и дурных предчувствий, не давая ему угаснуть. Словно на крыльях, долетали известия о том, что армия Суффолка только что высадилась в городе Кале, все ещё принадлежавшем англичанам66, и движется через Пикардию на Париж, сообщения о войсках империи под предводительством Фюрстенберга67, угрожающих Шампани, донесения с юга, где испанские войска перешли Пиренеи.

Известия, известия — и все плохие. Лучшие французские части находились в Италии, и их использовать было нельзя.

Конечно, в опасные места направлены крупные военачальники: Ла-Тремуйль против Суффолка, де Гиз — против Фюрстенберга, де Лотрек — на юг. Но их боевые порядки слабы. Они могут оказаться не в силах остановить вторжение.

Со времен войн с Англией в прошлом веке положение Франции никогда ещё не было столь критическим.

Однако, помимо всего прочего, последней причиной королевского раздражения, причиной сугубо личного характера, явилось то, что он вынужден был отказаться от долго лелеемого плана повести французскую армию на Милан, что ему пришлось остаться дома — на страже. Франциск был прирожденным воином. Все итальянские потехи и триумфы (с каким удовольствием вспоминал король о победах, одержанных восемь лет назад!) теперь достанутся этому счастливчику-гуляке, его фавориту, «адмиралу» Бонниве, который сейчас командует войсками к югу от Альп. А сам король вынужден томиться здесь, в этом пограничном городе, лишенный удовольствий, — даже охоту пришлось ограничить!..

Эх, насколько иначе пошли бы дела, если бы Бурбона и заграничных эмиссаров удалось придушить в Гайете, и как просто это могло бы получиться! Одной мысли об этом поражении было достаточно, чтобы на висках у короля вздулись жилы.

В этих обстоятельствах случилась одна нежданная, как с неба свалившаяся удача: Жан де Норвиль, правая рука Бурбона, покинул герцога, выдал секреты и соучастников бывшего хозяина и с изысканной учтивостью вручил себя милосердию короля. Когда кругом сплошная тьма, каждый луч света вдесятеро ценнее.

Как утешительно, что в мире предателей не все они оказались на одной стороне!

В результате дезертирства де Норвиля часть страхов развеялась. Де Норвиль, знакомый со всеми подробностями заговора, мог указать важнейших участников, которых следовало арестовать, и предложить необходимые меры.

От него узнали точные условия договора Англии с Бурбоном, численность британской армии в Кале, силу имперских войск, поддерживающих Фюрстенберга в Шампани.

Надеялись, что с помощью де Норвиля удастся схватить герцога, пока тот не покинул пределов Франции. Правда, перебежчик знал только планы, имевшиеся у герцога на момент своего дезертирства, и, естественно, не мог предвидеть случайностей, способных побудить Бурбона изменить намерения.

И, конечно же, то, что конфискация поместья де Норвиля в Форе — Шаван-ла-Тура — была приостановлена и он мог рассчитывать на полное возвращение его в самом ближайшем будущем, — это было не слишком большим вознаграждением за такие ценные услуги.

Честь столь поразительного обращения де Норвиля в другую веру принадлежала канцлеру Дюпра. Кардинал68 немало хвастался поимкой такой крупной рыбы, и его влияние на короля, и без того весьма ощутимое, после этого усилилось. Еще перед Гайетом де Норвиль осторожно клюнул, и Дюпра немедленно начал выбирать леску. Первое свидание повлекло за собой последующие встречи.

И если, как намекали злые языки, канцлер выудил не только де Норвиля, но вместе с ним и взятку в виде кругленькой суммы, — то это означало не измену Франции, а всего лишь деловое соглашение, характерное для такого рода сделок. В конце концов, польза для державы, которую король извлечет из разоблачений де Норвиля, не станет меньше оттого, что канцлер извлек некую пользу для себя из золота Бурбона, наворованного предателем.