Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— О! Маркиз, какая муха вас укусила?
— Нет, черт возьми, вы меня раззадорили, вы задели мое самолюбие! Если вы, как мне и обещали, по окончании кампании заедете в Суде, мне нечего будет противопоставить вашему рассказу.
— Послушайте, мой старый и добрый противник, — произнес генерал, — я пообещал, что не арестую вас, по крайней мере на этот раз; я сдержу свое слово, несмотря на все то, что вы собираетесь предпринять, или скорее несмотря на все то, что вы уже успели натворить. Однако заклинаю вас: во имя моих дружеских чувств к вам, во имя ваших прелестных дочерей не совершайте впредь безрассудных поступков и, раз у вас нет желания на время покинуть Францию, хотя бы спокойно посидите у себя в замке и ни во что не ввязывайтесь.
— А почему?
— Потому что от славных героических времен, при одной мысли о которых начинает учащенно биться ваше сердце, остались одни лишь воспоминания; потому что в настоящее время французам неизвестны порывы, побуждавшие к совершению великих дел; потому что давно канули в прошлое крепкие удары меча, безграничная преданность, возвышенные смерти… О, я знаю хорошо, и даже слишком хорошо, Вандею, столь долго остававшуюся неукротимой, и я имею полное право это утверждать, ибо она оставила железом славную отметину на моей груди. Вот уже целый месяц как я снова нахожусь здесь, среди вас, и тщетно пытаюсь узнать знакомый мне край — и не узнаю! Мой бедный маркиз, вы можете пересчитать по пальцам молодых людей с мятежной душой и честолюбивым сердцем, готовых выступить с оружием в руках; добавьте к ним несколько старых ветеранов, желающих, подобно вам, выполнить свой долг в тысяча восемьсот тридцать втором году точно так же, как они это сделали в тысяча семьсот девяносто третьем. Подумайте и рассудите, не будет ли столь неравная борьба чистым безумием.
— Мой дорогой генерал, потомки нам воздадут особую хвалу именно потому, что борьба казалась безрассудной! — с жаром воскликнул маркиз, совершенно забыв об убеждениях своего собеседника.
— А вот и нет, вам не сыскать былой славы. Все, что произойдет, — и вы тогда вспомните, что я вас предупреждал еще до того, как все началось, — будет лишь бледным, блеклым, жалким и хилым подобием того, что было раньше; Бог мне свидетель, так будет и у нас и у вас: у нас вы станете свидетелем низких, бесчестных поступков, предательств; у вас же будут преобладать эгоистические амбиции, мелочная трусость, что отзовется болью в вашем сердце и загубит вас, человека, которого пощадили пули синих.
— Генерал, вы судите обо всем с позиций сторонника правительства, стоящего сейчас у власти, — сказал маркиз, — вы забываете, что у нас есть друзья даже в ваших рядах, и вы не принимаете во внимание то обстоятельство, что стоит нам бросить клич, как все наши земляки поднимутся на борьбу как один человек.
Генерал пожал плечами.
— Мой старый друг, — сказал он, — позвольте мне так вас называть, — во времена моей молодости синее было синим, а белое — белым, и был еще красный — это был цвет палача и гильотины, но не будем об этом говорить. В те времена у вас не могло быть друзей в наших рядах, как и у нас не было сторонников в ваших, — именно потому мы были одинаково сильны, велики и бесстрашны. Вы говорите, что стоит вам бросить клич — и вся Вандея поднимется на борьбу? Заблуждение! Вандея, позволившая перерезать себе в тысяча семьсот девяносто пятом году горло в надежде на приезд принца, давшего слово и не сдержавшего его, даже не шевельнет теперь и пальцем при виде герцогини Беррийской; ваши крестьяне утратили ту веру, что поднимает на борьбу людские массы, заставляет их идти друг против друга до тех пор, пока они не захлебнутся в море крови; они утратили свой религиозный фанатизм, порождающий и увековечивающий мучеников. И у нас, мой бедный маркиз, и в этом я должен признаться, угасло былое стремление к свободе, прогрессу и славе, что сотрясает устои старого мира и порождает героев. В будущей гражданской войне, если она все же начнется, войне, тактику которой определит книга Барема, победа будет за теми, кто будет более богат и выставит больше солдат. И вот почему я вам говорю: взвесьте «за» и «против» и заранее дважды просчитайте все варианты, прежде чем принять участие в невероятном безумии.
— Генерал, вы ошибаетесь, вы снова ошибаетесь! У нас хватит солдат, и теперь, когда во главе наших войск будет женщина, даже самые робкие воодушевятся, самоотверженные объединятся, а честолюбивые забудут об амбициях.
— Бедная храбрая молодая женщина! Бедная романтически настроенная душа! — произнес старый солдат с глубокой жалостью в голосе, уронив на грудь покрытую шрамами голову. — Пройдет совсем немного времени, и я стану ее самым заклятым врагом, но пока я нахожусь в этой комнате, на нейтральной полосе, позвольте мне вам признаться, что я бесконечно восхищаюсь твердостью ее характера, решительностью, мужеством, стойкостью и отвагой, и в то же время мне остается лишь сожалеть о том, что она не родилась в эпоху, достойную ее. Ибо, маркиз, канули в небытие прошлые времена, когда Жанне де Монфор стоило только топнуть вынутой из стремени ногой о древнюю землю Бретани, как перед ней вырастали словно из-под земли полки вооруженных до зубов бойцов. Маркиз, если вам удастся увидеться с бедной женщиной, запомните и передайте ей мои слова: я хочу, чтобы эта благородная душа, пожалуй еще более отважная, чем была графиня Жанна, знала, что самоотречение, кипучая энергия, преданность делу, высокий накал чувств матери и принцессы не принесут ничего, кроме равнодушия, неблагодарности, трусости, отвращения, всяческого вероломства… А теперь, мой дорогой маркиз, ваше последнее слово?
— Генерал, мое последнее слово такое же, как и первое.
— Тогда повторите еще раз.
— Я не поеду в Англию, — с твердостью в голосе произнес старый эмигрант.
— Послушайте, — продолжал Дермонкур, глядя маркизу прямо в глаза и положив ему на плечо руку. — Несмотря на то что вы настоящий вандеец, вы такой же гордый, как гасконец. Мне известно, что ваши доходы весьма скромны… О! Не надо хмурить брови, выслушайте меня до конца, черт возьми! Вы же понимаете, что я не предложу вам ничего из того, на что бы сам не согласился.
На лице маркиза появилось прежнее выражение.
— Я сказал, что ваши доходы весьма скромны, а в этом забытом Богом краю недостаточно иметь доходы, будь они велики или незначительны, их надо уметь еще и получить! Так вот, если вопрос упирается в отсутствие нужных денег, чтобы приобрести небольшой дом где-нибудь в Англии, то у меня, хотя я тоже не богач и живу только на свое жалованье, есть за душой кое-какие сбережения, ведь их можно принять от старого товарища, а, как вы думаете? А после того, как наступит, как вы говорите, мир, вы мне вернете их.
