Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
Но тот не хотел терять удобного момента. Он опустился на колени и, не жалея красноречия, выказал королю свою радость, глубокую благодарность и безграничную преданность. Король протянул руку, чтобы поднять епископа, и тот припал к этой руке горячим поцелуем. Впечатление было произведено, и Ришелье откланялся.
Первая попытка повлиять на короля вполне ему удалась. Людовик, который в начале разговора, видимо, и мысли не допускал о встрече с королевой-матерью, благодаря ловкости Ришелье, согласился на свидание с ней.
Большего епископ Люсонский не мог и желать. Он даже не ожидал такого успеха. Гордая улыбка торжества играла на его губах, когда он вышел из покоев короля. Первый шаг в его планах — примирение Людовика с матерью — был сделан. Этим он рассчитывал усилить свое влияние при дворе. И уже не скромное положение милостынераздавателя, а нечто иное виделось ему впереди. Если ему удастся с помощью королевы-матери свергнуть временщика де Люиня, настанет второй период его игры! Ришелье ясно видел, что Людовик по своим личным качествам не может существовать без руководителя, что правление для него невыносимо и ему нужен человек, в руки которого он смог бы его передать. Когда не станет де Люиня, должна будет отступить с его дороги и та, которую он использовал лишь как средство к достижению своих целей, королева-мать! Ришелье рассчитывал отстранить ее, завладев душой короля. Ученик и приверженец далеко превосходил свою наставницу силой ума и гением интриги.
Вокруг слабого Людовика снова плелись невидимые сети и ловушки, менялись лишь личности, принимавшие в этом участие.
Когда Ришелье проходил по галерее дворца, он встретил красавицу Анну Австрийскую, которая шла в капеллу к вечерней службе.
Он остановился и не мог отвести от нее глаз. Он любил ее безумной, страстной любовью с той самой минуты, когда впервые увидел. Его поразило сочетание внешней красоты с возвышенной душой и кротким сердцем, которое представляла собой личность Анны Австрийской. То, что он встретил ее именно в момент своей удачи, было многообещающим признаком. Ришелье низко поклонился ей и она молча ответила на поклон епископа Люсонского, появление которого при Дворе ее, однако, удивило.
Сердце Ришелье бурно забилось под черной монашеской сутаной. Ему было тридцать два года, и при виде прекрасной женщины земные страсти воспламенили его кровь.
Страстный взгляд, которым Ришелье проводил королеву, случайно встретился с устремленными на него глазами донны Эстебаньи, и ему показалось, что она поняла его значение. Он всегда с недоверием относился к этой испанской донне, но в эту минуту инстинктивно почувствовал, что когда-нибудь она станет ему поперек дороги. Лицо Ришелье омрачилось, и по выражению его можно было понять, что он способен уничтожить тех, кто станет противодействовать его планам.
Король никому не говорил о предстоящей поездке в Фонтенбло, и лишь накануне отъезда объявил, чтобы герцог Сюлли приготовился сопровождать его в довольно продолжительное путешествие. В залах дворца с удивлением толковали о том, что король не брал с собой свиты и по каким-то причинам скрывал цель своей поездки. Но так как малообщительный Людовик отличался капризами и странностями, то никто не подозревал, что он задумал нечто особенное.
В назначенный час Сюлли явился в покои Людовика, все еще не предполагая о месте и цели поездки, и только когда они сели в карету, король распорядился ехать в Фонтенбло. Теперь герцог понял, зачем его подняли так рано. На переезд из Парижа в Фонтенбло требовалось несколько часов. Но цели этой поездки он все-таки не знал, хотя и пытался дорогой что-либо выведать. Однако Людовик был молчалив и избегал продолжительных разговоров.
В Фонтенбло они приехали около полудня. То, что во Дворце не ожидали прибытия короля, было очевидным, так как никаких приготовлений не производилось. Удивление герцога возросло еще более, когда карета въехала во двор, называемый двором Белой лошади, и у входа во дворец появилась темная фигура епископа Люсонского.
— Я желаю, герцог, чтобы вы никому не говорили о том, что увидите и услышите здесь, — проговорил король, выходя из кареты и поднимаясь по ступеням высокого портала, — никто не должен знать о встрече, которая сейчас здесь произойдет.
— Я исполню приказание вашего величества.
Ришелье встретил прибывших низким поклоном и проводил их в один из малых боковых залов, где был накрыт стол.
Пока усаживались и обедали, никто, кроме прислуживавших лакеев, в зал не входил. Нетерпение Сюлли возрастало.
Вскоре все объяснилось. Когда король встал из-за стола, он обратился к епископу Люсонскому с вопросом, где королева-мать.
— Ее величество ожидает вас в саду, сир. Позвольте мне иметь честь проводить вас.
Сюлли просто не верил собственным ушам. Следовательно, дело шло о примирении!
Ришелье проводил их через великолепный садовый портал в парк, который постепенно переходил в лес.
Взгляд короля пытливо бродил по сторонам. Наконец вдали показалась фигура женщины, одетой в черное платье. Следом за ней появилась герцогиня Бретейльская, которая почтительно поклонилась королю.
Король знаком показал своим спутникам, чтобы они остались на месте и направился прямо к королеве-матери, а статс-дама скромно отошла к стоявшим поодаль придворным.
Мария Медичи была бледна и казалась очень взволнованной. Она как бы украдкой утерла слезу, сбегавшую по ее щеке, и сделала радостное движение навстречу сыну.
Людовик быстро подошел к матери и поднес ее протянутую руку к своим губам.
— Да будет благословен час сей! — прошептала Мария Медичи, неподражаемо разыгрывая тронутую мать.
— Я удивлен, что встречаю ваше величество здесь, парке, — заметил Людовик, идя рядом с матерью вдоль тенистой аллеи, вовсе не подозревая, куда она его ведет.
— Я предпочла принять вас здесь, сир, — потому что хочу переговорить с вами с глазу на глаз. Мать хотела снова найти в вас сына, потому и избрала в свидетели одного лишь Бога да прекраснейшее из его творений — природу.
Король, собираясь ответить, поднял голову, но вдруг мер, охваченный внезапным воспоминанием. Случайно или преднамеренно они стояли в эту минуту на том самом месте, с которого много лет тому назад его отец увидел дикого охотника. Мария Медичи, была, казалось, не в состоянии далее владеть своими чувствами. Она взглянула на сына, широко взмахнула руками и простерла к нему нежные материнские объятия. Лед в душе Людовика был сломан и он молча покорился этой немой ласке.
— Прощание и забвение всему, что произошло между нами, сын мой, — проговорила королева-мать тихим дрожащим голосом. — Мир, ради Бога, мир!
