Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
Уже после битвы бездарный любимец короля убедился в том, что противник далеко превосходит его силой и военным искусством. Но вместо того, чтобы честно сознаться в недостатке своих личных способностей, он послал в Париж известие, что неприятель значительно превышает его численностью. Вследствие этого в Париже и к северу от него был объявлен набор в ополчение.
Со всех деревень и городов по направлению к Бове, в котором был назначен сборный пункт, потянулись целые шайки искателей приключений и людей, не любивших постоянных занятий. Количество их было так велико, что через несколько дней из них можно было образовать уже несколько дивизий.
Когда об этом доложили новому маршалу, он тотчас же воспользовался удобным случаем ретироваться в Бове под тем предлогом, что желает лично сделать осмотр вновь составленным полкам и отвести их в Ангулем. Люинь решительно терялся в чаду своего всемогущества и не упускал ни одного случая изобразить из себя полновластного владыку Франции.
Короля уже не раз предупреждали о бездарности его любимца — и епископ Люсонский и королева-мать, и, наконец, сами известия с театра войны, — но он продолжал смотреть на его действия с беззаботностью безграничного доверия.
В тот день, когда Магдалена пришла к Бове, большая часть вновь сформированных войск уже выступила на юг. Но маршал все еще оставался в городе.
Люинь решил отправиться в Ангулем лишь через несколько дней. Он чрезвычайно любил устраивать роскошнейшие пиры, на которых, обыкновенно, выступал в роли хозяина и с наслаждением прислушивался к льстивым похвалам, в которых, разумеется, не чувствовал недостатка. Точно так проводил он время и в Бове.
Его окружало множество офицеров, которые не считали для себя постыдным провозглашать льстивые и лживые тосты в честь своего военачальника, вместо того, чтобы с оружием в руках вести солдат туда, куда призывали их честь и присяга.
В тот вечер, когда Магдалена вошла в город и добралась, наконец, до постоялого двора, Люинь и его офицеры пировали на верхнем этаже городских казарм. Вино уже сильно шумело в их головах, было произнесено множество тостов за здравие главнокомандующего и лакеи едва успевали доливать стаканы. Люинь был тоже в сильном возбуждении и, как и всякий человек, высказывался на этот раз искреннее обыкновенного. Он вообразил себя действительным властителем Франции, произносил самые неуместные речи и, видя, что окружающие продолжают поддерживать его, все более тешил свое тщеславие.
Вдруг в открытые окна зала ворвался смутный гул пожара, который ежеминутно усиливался. Несколько офицеров вскочили из-за стола. Люиню тоже вздумалось полюбопытствовать, и, недолго раздумывая, он выбежал на улицу с несколькими своими собутыльниками.
Они уже приближались к месту пожара, когда услышали перекрывающий шум толпы ужасный крик Магдалены, увидевшей в окне горевшего дома своего Нарцисса.
— Спасите! Спасите ребенка! — кричали мужчины, и несколько смельчаков действительно бросились внутрь пылающего дома, но отступили, увидев, что лестница уже охвачена пламенем.
Для мальчика не оставалось более шансов на спасение. Он должен был погибнуть. Вероятно, он и сам это понял, когда выглянул на улицу, потому что сквозь треск и грохот падающих балок, свист и вой пламени прорвался отчаянный крик ребенка.
Ужасен был вид несчастного мальчика, осужденного на мучительную смерть и беспомощно протягивавшего ручонки с надеждой на спасение, но еще ужаснее была его обезумевшая мать. Ее крик потряс окружающих до мозга костей.
Казалось, Магдалена действительно помешалась. Она ломала свои прекрасные руки, рвала на себе волосы и вдруг с каким-то неясным восклицанием бросилась в пламя, как бы желая разделить с сыном все муки ужасной смерти.
— Держи ее! Назад! Она помешалась! Она хочет броситься в огонь! — раздалось вокруг.
— В чем дело? — осведомились подошедшие офицеры Люиня.
— Да вот женщина хотела броситься в огонь, потому что там в доме остался ее сын, — отвечали солдаты.
— Держите ее покрепче, а еще лучше унесите совсем отсюда, ребенка все равно уже не спасти.
В эту минуту подошел и Люинь и увидел Магдалену, которую все еще продолжали удерживать солдаты.
— Эге! — вскричал он весело. — Да это, если не ошибаюсь, хорошенькая Магдалена Гриффон!
При появлении герцога и при этих словах несчастная дико расхохоталась.
— Добро пожаловать, благородные господа! — вскричала она. — Что за славные свечки вы зажгли для своего праздника! Вон как они чудесно пылают! Неправда ли, хорошо?
Солдаты не знали, что и подумать. У офицеров невольная дрожь пробежала по телу при виде этого дошедшего до исступления горя. Один лишь Люинь не испытывал сострадания. Он снова увидел хорошенькую Магдалену Гриффон, которую разыскивал так долго.
— Отведите ее в казармы, — приказал он солдатам, — там она скорее успокоится. Да и нам, господа, нечего здесь делать, отправимся заканчивать наш ужин.
Офицеры не отказались от приглашения герцога и пошли за ним. Туда же повели несчастную Магдалену, которая не переставала хохотать и нести какую-то бессмыслицу.
В это время к месту событий сквозь толпу пробирались трое мушкетеров. Впереди без малейшего усилия прокладывал себе путь Милон Арасский, за ним шел маркиз, позади — Каноник. Друзья прибыли в Бове в тот же вечер. Внезапный шум пожара разбудил их и они, наскоро одевшись, побежали узнать в чем дело. Из несвязных криков толпы они поняли, что в доме остался ребенок, которому грозит смертельная опасность. Удвоив энергию, они стали проталкиваться вперед.
— Клянусь, он еще там! — вскричал Милон, указывая на окно, в котором все еще виднелась фигурка ребенка с протянутыми ручонками. Но вдруг он, вероятно, задохнувшись от дыма, зашатался и исчез.
— Лестницу сюда! Подайте лестницу! — кричал Милон.
— Живей веды сюда! — командовал маркиз. — Мы во что бы то ни стало спасем ребенка!
— И что это только затевают мушкетеры! — слышалось в толпе. — Ведь они идут на верную смерть. Внутри-то все уже в огне, бревна так и сыплются. Смотрите-ка! Ведь они приставляют лестницу!
Все с затаенным дыханием следили за удальцами.
Милон и маркиз принесли лестницу. Маркиз и несколько человек горожан усердно поливали ее водой, а затем приставили к окну, у которого был прежде виден мальчик.
Милон приказал облить и себя водой, быстро взобрался по лестнице и исчез среди черных клубов дыма и языков пламени. Маркиз и Каноник стояли внизу и крепко держали лестницу. Толпа замерла в томительном ожидании. В этой оцепенелой тишине раздавался лишь треск дерева, да рев и свист огня.
