Алла Бегунова - Французская карта

– Обязательно, подпоручик, – Аржанова понимающе ему улыбнулась…

«Матушка Всемилостивейшая Государыня. Располагал я принести Вам в дар Очаков в день Святыя Екатерины, но обстоятельства воспрепятствовали. Недовольно еще сбиты были укрепления крепостные, чтоб можно было взойтить, и коммуникация еще не поспела для закрытия идущей колонны левого фланга на штурм, без чего все были бы перестреляны.

Поздравляю Вас с крепостию, которую турки паче всего берегли. Дело столь славно и порядочно произошло, что едва на экзерциции бывает лутче. Гарнизон до двенадцати тысяч отборных людей – не меньше на месте положено семи тысяч, что видно. Но в погребах и землянках побито много. Урон наш умеренный, только много перебито и переранено офицеров, которые шли с жадным усердием и мужеством. Убит генерал-майор князь Волконский на ретраншементе и бригадир Горич на стене. Ой, как мне их жаль. Войско казацкое из однодворцев, по Вашему указу только что сформированное, было пехотою на штурме и чудеса делало. Их предводители донские полковники – молодые люди – оказали необыкновенную храбрость.

Матушка Государыня, какие труды армия моя понесла и сколько наделала неприятелю урону, того не вдруг можно описать: услышите от турков.

Тяготят меня пленные, а паче – женщины. Зима жестока, как в России. Отправлять их хлопот много. В городе строения переломаны нашими пушками. Многое нужно починивать. Также забот немало – полки ввести в квартеры, тем паче поляки не хотят пустить.

Александр Николаевич (генерал-поручик Самойлов. – А. Б.) вошел первый в крепость, а потом с другой стороны принц Ангальт. Армия моя почти наголову из рекрут, но когда есть Божия помощь, все побеждает.

Пашу с чиновниками турецкими скоро отправлю в Петербург. То же и знамена. Обстоятельно не могу еще донести обо всем, как через пять дней.

P.S. Полку моего подполковник Боур находился при мне дежурным, подвергая часто себя опасности. Вы были милостивы к его отцу. Пожалуйте его полковником»[21].

Свой рапорт светлейший князь закончил только к полудню 7 декабря 1788 года. Штаб-офицер Екатеринославского кирасирского полка Карл Федорович Боур с утра собирался в дорогу, которая занимала примерно десять дней, а пакета с письмом и символическими ключами от пяти крепостных ворот все никак ему не доставляли.

Потемкин хотел наиболее полно рассказать царице про штурм Очакова, назвать число убитых и раненых с обеих сторон, перечислить русские трофеи – знамена, пушки, количество военнопленных, – но это у него не получалось. Слишком разрозненная, отрывочная информация поступала в штаб осадной армии. В полках пока не могли определить потери, поскольку солдаты, вихрем ворвавшись в крепость, остались в ней и предавались грабежам, ведь именно генерал-фельдмаршал перед атакой обещал служивым отдать им город на три дня «на добычь». Тела сотен и сотен мертвых мусульман, вповалку лежавшие на улицах города, во рву, на разгромленных бастионах и крепостных стенах, тоже считать было некому. Кроме того, снова поднялась метель. В белой замяти разобрать, кто и где находится, не представлялось возможным.

Григорий Александрович ограничился сведениями, полученными им 6 декабря. Штурм он наблюдал в подзорную трубу с возвышенности в осадном лагере. О гибели бригадира Горича и генерал-майора князя Волконского ему сообщили еще во время битвы. Примерное количество убитых неприятелей он вычислил умозрительно, когда с превеликим трудом пробирался по улицам города к форту Хасан-Паша, где комендант отдал ему свою драгоценную саблю и точно так же поступили все его офицеры и охранники.

Про женщин Потемкину поздно вечером 6 декабря рассказала Аржанова. Она обнаружила еще две группы восточных прелестниц, и общее их количество достигло, таким образом, ста двенадцати человек. Очень много женщин находилось и в самом городе. Исполняя приказ главнокомандующего, русские их не убивали. Теперь следовало каким-то образом устроить мусульманок то ли в городе, то ли в осадном лагере, то ли отправлять их с обозами в глубь российской территории…

Спальня и кабинет Хуссейн-паши на втором этаже дворца блистали роскошью: хорассанские ковры на полу, уютные диванчики-сеты вдоль стен, низкие шестигранные столики-«къона», расписанные масляными красками, резной деревянный потолок с позолотой, курильницы в виде райских птиц. Но комендант павшей османской твердыни уже переселился отсюда в палаточный русский лагерь. В его спальне, сидя на кожаных подушках, ужинали светлейший князь и Анастасия Аржанова.

Она с увлечением и многими интересными деталями рассказывала своему возлюбленному об атаке шестой колонны на бастион, о бешеном сопротивлении турок на улицах города, о подземных апартаментах, лестницах и ходах, о красотках, валявшихся в ногах ошеломленных победителей султанского войска.

– Однако что делать с женщинами, душа моя? – спросил светлейший, допивая вино из хрустального бокала.

– Раздайте их офицерам, ваше высокопревосходительство, – предложила курская дворянка.

– То есть как так «раздайте»? – удивленно переспросил генерал-фельдмаршал.

– Очень просто. Это же трофеи. Они должны попасть в руки тех, кто, рискуя жизнью, взял Очаков.

– Ты шутишь, душа моя. Женщины – не пушки, не знамена, не сундуки с золотой и серебряной монетой. Не лошади, наконец!

– Это – взгляд гуманного европейца-христианина, любезный Григорий Александрович, – снисходительно улыбнулась Флора. – А на взгляд мусульманина, женщины – только грязные, низкие, бездумные существа, данные ему Аллахом для удовлетворения естественных потребностей мужского организма и для продолжения рода. Животные, в общем. Причем упомянутых вами лошадей он ценит гораздо выше.

– Сдается мне, ты разделяешь сие варварское убеждение, – Потемкин подлил вина из кувшина себе и своей собеседнице.

– Отчасти разделяю, – она пригубила бокал.

– Но почему?

– Их же так воспитывают с детства, в полном соответствии с текстом Корана и законами шариата. Никакого образования, никакого понятия о личном достоинстве, чести и морали. Разве это есть человеки, наделенные Божественным даром осознания действительности? Нет, это – животные, и в голове у них – одно…