Рафаэль Сабатини - КОЛУМБ
— Потому что у меня уже есть муж, хотя он недостоин и воспоминаний.
— Муж? Базилио? Фу! Можно считать, что он мёртв.
— Но он жив.
— Он приговорён к галерам, и останется там до последнего вздоха. Нужно было тебе упоминать о нём? Дура ты, Беатрис. Как ты могла упустить такую возможность? Мы всё время хватаемся за соломинки, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь, а тебе выпала такая удача! Будь ты сейчас вице-королевой Индий, тебе не составило бы труда помочь бедолаге-брату. Конечно, ты никогда не думаешь обо мне. — Он уже чуть не плакал.
Беатрис же горько рассмеялась.
— На этот раз я действительно не подумала о тебе.
— На этот раз? А когда ты вообще вспоминала меня? О ком ты когда-либо думала, кроме себя? Ты же оставила меня гнить в Подзи.
— Лучше бы мне и не питать иллюзий, что я могу вызволить тебя из подземелья.
— Ну вот, ты опять за своё. Лучше для тебя. Всегда для тебя. Не для кого другого. Не для меня. И ты смеешь говорить мне это в глаза!
Беатрис резко встала. Ей не хотелось иметь с братом никаких дел. Что бы она ни сказала, в ответ послышались бы всё новые и новые упрёки.
— Тебе лучше уйти, Пабло. Честно говоря, я не понимаю, зачем ты приходил. Здесь ты ничего не получишь.
На мгновение Пабло даже потерял дар речи. Никогда не говорила она с ним так холодно, столь отстранение. Поистине, это утро было богато неожиданностями.
— Пусть я умру, но ты же моя нежная, любящая сестричка. Неужели у тебя нет сердца, Беатрис? Я же сказал тебе, что у меня нет ни гроша, а ты… ты… — От негодования у него перехватило дыхание. — Это же выше человеческих сил!
— Тебе нужны деньги? Потому ты искал меня?
— Нет! — возбуждённо прогремел он. — Я пришёл, потому что для меня кровь людская — не водица, потому что ты — моя сестра, потому что я люблю тебя как брат. Потому что я не такая бесчувственная рыба, как ты — Беатрис. Вот почему я пришёл.
— Жаль, что я разочаровала тебя, Пабло. Если же ты пришёл за деньгами…
— Я сказал, что нет. Нет. Но я попал в такую полосу неудач, что не могу отказаться от помощи любого, даже если это мой злейший враг. Если приходится выбирать между гордостью и голодом, гордость должна уступить. На пустой желудок трудно сохранить спину прямой.
— Я поняла. Подожди здесь.
И Беатрис оставила его наедине со своими мыслями, не слишком приятными. Какой бы ни была причина его прихода к Беатрис, едва ли он мог назвать истинную, но встреча не принесла ему ничего, кроме разочарования. Горько осознавать себя незваным гостем, видеть, что родную сестру нисколько не волнуют твои неудачи. Впрочем, и раньше он был невысокого мнения об умственных способностях Беатрис. Вот и в этот раз… Только круглая идиотка могла пройти мимо такого шанса, любезно предложенного судьбой. Да, такова уж ирония жизни, что Господь Бог всегда подсовывает орешки беззубым.
Возвращение Беатрис прервало его меланхолические размышления. Она протянула ему маленький зелёный вязаный кошелёк, сквозь петли которого поблёскивало золото и серебро.
— Это всё, что я могу дать тебе, Пабло. Тут половина всех моих денег.
— Лучше что-то, чем ничего, — поблагодарил он её, подкидывая кошелёк на ладони. — На что ты живёшь Беатрис?
— Учу музыке, продаю вышивания, помогаю в монастыре по мелочам. Тётя Клара очень добра ко мне.
— Тётя Клара? Ну конечно. Как же я мог забыть. Она аббатисса, не так ли?
— Мать-настоятельница монастыря Санта-Паулы.
— Мне следовало вспомнить об этом раньше. — Он сокрушённо покачал головой. — Надо заглянуть к ней. В конце концов, она сестра нашей матери.
— Не стоит тебе этого делать, — возразила Беатрис. — Она строгих взглядов, и ей известно о твоих… похождениях в Кордове.
— И ты думаешь… Вот и ещё один неприятный сюрприз. Дьявол. Ну и семейка подобралась у меня.
— Да, с родственниками тебе не повезло. Пойдём, Пабло, я провожу тебя.
В мрачном настроении последовал он за Беатрис. Но остановился на полпути.
— Зачем тебе такая скучная жизнь, Беатрис? Вышивание, уроки музыки. — Он скорчил гримасу.
— Этого достаточно. Я обрела покой.
— Покой и нищету. Отвратительное сочетание. Тем более для женщины с твоей внешностью. Какой у тебя голос, какие ноги. Да за твои песни и танцы тебя осыплют золотом. Если я буду оберегать тебя, мы сможем снова поехать в Италию. Я буду там в полной безопасности, разумеется, за пределами Венецианской республики. Что ты на это скажешь?
— Значит, ты пришёл за этим?
— Такая мысль только сейчас осенила меня. Пусть я умру, если не так. Мысль-то отличная. Ты не будешь этого отрицать.
— Благодарю за заботу, — улыбка Беатрис ему не понравилась. — Но здесь у меня есть всё, что нужно. — Она двинулась к калитке, и ему не осталось ничего другого, как пойти следом.
— Дьявол меня разрази, Беатрис, разве можно довольствоваться столь малым?
— Можно. В заповедях сказано: блаженны кроткие. — Она отодвинула засовы.
— К дьяволу заповеди, — взорвался Пабло. — Под моей защитой ты сможешь жить в роскоши. И не перетруждаясь.
— Не лучше, чем здесь. — Беатрис открыла дверь. — Иди с Богом, Пабло. Я помолюсь за тебя. Рада, что ты на свободе. Будем надеяться, что ты опять не попадёшь в темницу.
— Святая Мария! Какой толк в свободе, если нет денег. Подумай о моём предложении. Я ещё зайду.
Беатрис покачала головой.
— Не стоит, Пабло. Это небезопасно. Тут тётя Клара. Иди.
Пабло шагнул вперёд, кляня эгоизм сестры. А Беатрис закрыла двери и задвинула засовы, отгородившись от Пабло и его отношения к жизни.
Глава XXXVI. ТЕ ДЕУМ
«От короля и королевы дону Кристобалю Колону, их адмиралу моря-океана, вице-королю и губернатору островов, открытых в Индиях».
Конверт с такой надписью вручил Колону королевский посыльный на следующее утро после прибытия адмирала в Севилью. Остановился он во дворце графа Сифуэнтеса, который принял его с почестями, оказываемыми только царственным особам.
Сама по себе надпись на конверте указывала на более чем доброжелательное отношение к нему правителей Испании. Никогда раньше королевское письмо подданному не содержало таких тёплых слов благодарности, признания неоплатного долга, в котором оказалось перед Колоном государство. Ибо его фантазии превратились в огромный, бесконечно богатый мир, над которым засияла корона Испании. Но Колон знал себе цену, и не раздулся от гордости, получив это письмо. Если оно и льстило его самолюбию, внешне он ничем этого не выдал. Да и к чему теперь восхвалять себя, справедливо полагал он. Его дела куда как прославили его, и в глазах мира он стоял едва ли не выше королей.
