Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Потому что вы меня еще не познакомили с самым таинственным уголком вашего оазиса!
— Нет, потому что ваша прямота, честность и наши общие воспоминания об опасностях, каким мы подвергались, сражаясь друг против друга, настроили меня — я не знаю почему, но сразу же — на дружеский лад по отношению к вам…
— Слово дворянина?
— Слово дворянина и солдата.
— Хорошо, мой дорогой недруг, я отплачу вам тем же, — сказал генерал. — Я приготовился к встрече с усыпанным пудрой сухим, старым чванливым эмигрантом, напичканным допотопными предрассудками…
— И вы увидели, что можно быть напудренным и не иметь предрассудков.
— Я встретил честное, открытое сердце, общительный характер… Ба! Скажем одним словом — жизнерадостного человека с утонченными манерами, которые обычно исключают все вышеперечисленное. Случилось так, что вы очаровали старого ворчуна, и он полюбил вас всей душой.
— Мне приятны ваши слова. Послушайте, без всякой задней мысли я предлагаю вам остаться у меня еще на день.
— Невозможно.
— Ну, что ж, на это нечего возразить, но, по крайней мере, дайте слово, что вы навестите меня, когда наступит мир, если, конечно, мы еще будем живы.
— Как? Когда наступит мир? А разве у нас идет война? — спросил, рассмеявшись, генерал.
— У нас сейчас нет ни мира, ни войны.
— Да, мы находимся точно посередине.
— Ну тогда встретимся, когда эта середина окажется позади…
— Даю вам слово.
— Я его принимаю.
— Ну хорошо, поговорим как разумные люди, — сказал генерал, взяв стул и усаживаясь в ногах у постели старого эмигранта.
— Не имею ничего против, — ответил маркиз. — Один раз не в счет.
— Не правда ли, вы любите охоту?
— Страстно.
— А какую охоту?
— Любую.
— Но что-то вы любите больше?
— Охоту на кабана… Она мне напоминает охоту на синих.
— Благодарю вас.
— У кабанов и синих одинаковая сила удара.
— А что вы скажете про охоту на лис?
— Фи! — заметил маркиз, с пренебрежением вытянув нижнюю губу, словно принц Австрийского дома.
— О! Это прекрасная охота, — сказал генерал.
— Я ее оставляю Жану Уллье — у него прекрасный нюх и потрясающее терпение, — он может часами сидеть в засаде, поджидая добычу.
— Скажите, маркиз, ваш Жан Уллье может еще кого-нибудь выслеживать, кроме лис?
— Ну, он и в самом деле прекрасно выслеживает любую дичь.
— Маркиз, я бы хотел, чтобы вы полюбили охоту на лис.
— А почему?
— Потому что лучше всего охотиться на лис в Англии. Не знаю почему, но мне кажется, что в это время года воздух Англии будет особенно благотворным для вас и ваших дочерей.
— Ба! — заметил маркиз, присев в кровати, как бы собираясь встать.
— Да, мой любезный хозяин, именно это я и хотел вам сказать.
— Иными словами, вы советуете мне отправиться во вторую эмиграцию? Спасибо!
— Ну, если вы называете эмиграцией короткое приятное путешествие, пусть будет так.
— Мой дорогой генерал, мне хорошо знакомы подобные короткие поездки. Порой они бывают продолжительнее кругосветного путешествия: известно, когда они начинаются, но никогда не знаешь, когда они заканчиваются. А потом, есть одно обстоятельство; возможно, вы мне не поверите…
— Какое?
— Вчера и даже сегодня утром вы смогли убедиться в том, что у меня, несмотря на возраст, незаурядный аппетит, и я могу похвастаться, что у меня еще ни разу не болел живот; я ем все подряд.
— И что же?
— Так вот, единственное, что я не могу переваривать, так это чертов английский туман! Вам не кажется это странным?
— Ну тогда отправляйтесь в Швейцарию, Испанию, Италию — словом, куда захотите, но только уезжайте поскорее из Суде, уезжайте из Машкуля, уезжайте из Вандеи.
— А!
— Да.
— Так, значит, нас считают замешанными в сомнительных делах? — спросил вполголоса маркиз, потирая радостно руки.
— Если сейчас нет, то скоро будут.
— Наконец-то! — воскликнул старый дворянин, ибо он подумал, что такой шаг правительства теперь подтолкнет его единомышленников взяться за оружие.
— Сейчас не время шутить, — произнес генерал, придавая лицу строгое выражение, — не скрою, мой дорогой маркиз, если бы я повиновался только своему долгу, у ваших дверей уже стояли бы двое часовых, а на стуле около вас сейчас сидел бы младший офицер.
— Гм! — хмыкнул маркиз с чуть более серьезным видом.
— Да! Бог мой! Да, все именно так! Но я понимаю, что мужчине вашего возраста, привыкшему к деятельной жизни, к лесному воздуху, невыносимым покажется узкий застенок тюрьмы, где вы окажетесь по воле судей; и вот, доказывая на деле мое дружеское к вам расположение, о чем только что было мною сказано, я пошел на сделку с совестью.
— Но, генерал, вдруг вас обвинят в нарушении долга?..
— Полноте! Вы думаете, что я не найду доводов в оправдание? А если я скажу, что колонну остановил иссохший, дряхлый, наполовину разбитый параличом старикашка?
— О ком это вы говорите и кого называете старикашкой? — спросил маркиз.
— О вас, о ком же еще!
— Это я-то иссохший, дряхлый, наполовину разбитый параличом старикашка?! — воскликнул маркиз де Суде, высунув из-под одеяла костлявую ногу. — Я не знаю, мой дорогой генерал, может быть, настало время снять со стены одну из шпаг и предложить вам размяться перед завтраком до первой крови, как это делалось сорок пять лет назад в мою бытность пажом.
— Будет, старое дитя, — ответил Дермонкур, — вы хорошо мне доказали, что я совершил ошибку, и мне ничего не остается, как позвать двух солдат.
И генерал сделал вид, что хочет встать.
— Ну уж нет, черт возьми! Я иссохший и дряхлый старикашка, наполовину разбитый параличом, нет, полностью разбитый параличом! В конце концов вам виднее.
— В добрый час.
— Но, послушайте, не можете ли вы мне сказать, кто навел на меня подозрения?
— Прежде всего ваш слуга Жан Уллье…
— Да.
— Охотник за лисами…
— Я хорошо слышу.
— Ваш слуга Жан Уллье, — и вчера вечером я не посчитал нужным вам говорить, так как предполагал, что вам это известно не хуже, чем мне, — так вот, ваш слуга Жан Уллье во главе группы мятежников попытался остановить воинскую колонну, двигавшуюся к замку; произошло столкновение, в результате чего мы потеряли трех солдат, не считая предателя, которого пришлось пристрелить на месте. Я думаю, что он, должно быть, тоже из местных.
— Как его звали?
— Франсуа Тенги.
— Тише! Генерал, не говорите так громко! Здесь его сестра — девушка, прислуживавшая нам за столом, — она только что похоронила отца.
