Павел Комарницкий - Мария, княгиня Ростовская
— Что дописать? — невпопад спросил Савватий, моргая.
— Маленький, что ли?! — рявкнул Дмитрий. — И чтобы письма сейчас же на голубятню!
— … В городе совсем мало войска, хан. Всех своих воинов увёл с собой местный коназ Басилко, ушедший к коназу Горги.
Живая стена всадников колыхалась, стоя против деревянных стен Ростова. Бурундай разглядывал раскинувшийся перед ним город, привычно отмечая высоту стен и башен. Стены так себе, довольно высокие, но тонкие, против стен Владимира… Вот ров глубокий, это да…
— Эй, как тебя?
— Меня зовут Фэн Тун-по, прославленный!
— Да, ставь свои машины, Фэн Тун-по.
Фэн Тун-по, китайский стенобитчик, поставленный начальником над осадным обозом, выделенным Елю Цаем в распоряжение Бурундая, склонился в почтительном поклоне.
— Слушаюсь, о храбрейший багатур! Сегодня вечером мы сможем начать обстрел. Только мне нужны камни…
— Вряд ли тебе понадобятся камни, — усмехнулся Бурундай. — Твои машины будут стоять для устрашения. Но ты всё-таки ставь их как положено, и камни тебе доставят.
Бурундай тронул пятками коня, и в сопровождении охранных нукеров подъехал поближе, остановившись в трёхстах шагах от городских ворот. Стена монгольского войска тоже придвинулась к городу, оставаясь чуть позади. Бурундай спиной чувствовал эту силу, и это было приятно. Пять туменов — разве этот городишко может устоять?
Бурундай кивнул, и бывший князь Глеб выдвинулся из толпы ещё чуть вперёд.
— Эй, ростовские! Кто тут у вас за князя остался?
— Чего надо? — донёсся ответ с башни. — Боярин Дмитрий здесь.
— Слушайте и запоминайте! Перед вами войско могучего багатура Бурундая, посланного сюда по воле Повелителя нашего величайшего Бату-хана, чтобы бросить к копытам его коня здешние земли! Он приказывает вам открыть ворота и принять воинов Бату-хана, как полагается. Славный Бурундай обещает, что город ваш останется цел. Если же вы ослушаетесь, вас ждёт суровое наказание. Никто из вас не останется в живых!
— А ты, никак, из бывших русичей будешь? — спросили с башни.
— Был им и посейчас остался! — нимало не смущаясь, откликнулся Глеб. — Служить Бату-хану великая честь, коей немногие удостоиться могут! Так что передать?
Долгое, долгое молчание. Глеб оглянулся на Бурундая, тот кивнул.
— Славный Бурундай даёт вам время подумать. Он понимает, что вы связаны присягой своему князю, и уважает вашу верность своему господину. Но до заката вы должны решить. Как только скроется солнце, китайские мастера начнут обстрел, и тогда будет поздно. Думайте и решайте!
Глеб повернул коня и нырнул в гущу охранных нукеров, окружавших Бурундая. Возможно, несколько поспешно. Что там ни говори, а стоять под стенами в пределах досягаемости тяжёлых русских луков как-то неловко…
— … Ты что скажешь, Дмитрий Иванович?
Солнце садилось в тучи, окрашивая их в тёмно-багровые тона, отчего тучи те напоминали чем-то куски сырого мяса. Боярин Дмитрий, поставленный князем воеводой над городом на время отсутствия самого князя, смотрел в щель раската, как снуют туда-сюда китайцы, снаряжая стенобитные машины, как пленные, подгоняемые нагайками, тащат охапки хвороста и длинные штурмовые лестницы с крючьями на концах…
— Что скажу? До утра, возможно, и выстоим.
Соратники, обступившие воеводу, угрюмо молчали. Из татарского лагеря доносился смех, гортанные выкрики, запах жареного и варёного мяса. Тут и там пылали костры, воины садились подкрепиться. Дмитрий до боли сжал зубы от бессилия. Татары готовились к приступу, как к чему-то надоедливо-привычному, сто раз пройденному, и нисколько не сомневались в успехе… Естественно, подумал боярин. Чего тут сомневаться, с такой-то силой?
Длинный рычаг камнемёта пошёл вниз, притягиваемый канатами толпы заряжающих. От горевших неподалёку костров четвёрка оборванцев потащила раскалённый валун. К воротной башне выехала группа людей, из которой выделился тот самый переводчик, судя по выговору, русский.
— Ваше время истекло, господа ростовцы! Каков будет ответ?
Рычаги второй и третьей стенобитных машин тоже пошли вниз, в первой же раскалённый камень уже уложили в железную корзину. У костров вражеские всадники зажигали стрелы, обмотанные просмолённой паклей.
— Открываем ворота… — глухо промолвил Дмитрий Иванович. — Бесполезно народ губить…
— Сам к ним с ключами выйдешь, али как? — хрипло спросил другой боярин, из-под шлема которого копной выбивались седые космы.
Дмитрий поднял голову, твёрдо выдержал горящий взгляд говорившего.
— Ну не тебя всяко пошлю, Олтуфий.
— Отстань, зверь, не до тебя!
Савватий лихорадочно сворачивал свитки в большие рулоны, по дюжине и больше в каждом, плотно обвязывая их тонким шнуром. Со свитками, положим, было проще — не так много их, и место укромное имеется…А вот с книгами беда. Эх, дурья башка, надобно было заранее попрятать всё…
Таща на спине мешок с книгами, Савватий увидел ключницу Пелагею, идущую навстречу.
— Тётушка Пелагея, сам Бог тебя послал… Куда мне спрятать?
— Книги, что ль? В овощную яму, куда же ещё.
— Да ты что?! — возмутился книжник — Это же сокровища духа! И стоят денег немалых!
Старая ключница усмехнулась.
— Сокровища, говоришь? Это для тебя они сокровища, а для тех, что придут сюда, это просто кожа истёртая, бумага да доски. Так что вали всё в кучу, вперемешку с репой, глядишь, и побрезгуют выбирать.
— Гм… А ведь верно! — посветлел лицом Савватий. — Голова у тебя, тётушка Пелагея!
Ключница, наоборот, посмурнела ещё больше.
— Вроде умный ты мужик, Савватий, однако порой смотришься дурак дураком, ты уж не серчай. О книгах ли нынче забота? О людях думать надо.
— Права ты и не права, Пелагея, — книжник тоже посерьёзнел. — Вот мы помрём, а дела и мысли наши останутся. В книгах в том числе. Так можно ли предать память людскую?
Пелагея криво усмехнулась.
— Не буду я спорить с тобой, Савватий, книжного человека переспорить невозможно. Одно тебе скажу — ты оставь на полках чего не жалко. Чтобы не совсем пусто было. Да, и учти — бумага поганым вряд ли понадобится.
— Это я сам уже понял. Тут, в мешке, токмо пергамент.
— А это что за строение?
— Это ихний храм Успения, о прославленный!
И только уже произнеся слова, бывший князь Глеб поймал себя на этой оговорке: «ихний». Да уж… Скоро он научится называть своих, русских людей «урусами». Хотя, если разобраться, что такое «свои»? Своими будут, когда поставит великий Бату над ними князем…
