Александр Степанов - Семья Звонаревых
Солдаты недоверчиво смотрели на него, некоторые отошли.
– А, чёрт с тобой, – Николка плюнул на пол, – только знай, мы тебя упредили: будешь трепать языком – простишься с жизней. Братцы, – горячо зашептал он, обращаясь к солдатам. – Вы посмотрите, что деется кругом. Немец несколько дней лупит без передыху, начисто смел, как языком корова слизала, передовые укрепления, форты взял… Чуть поднатужится, и нам крышка. А генералы наши только и знают, что жрут да водку хлещут, да грехи замаливают… Разве ж так воюют? Нет, Вы как хотите, а я сдыхать не согласный…
– Ты не крути, ты толком говори, что делать-то? – раздавались голоса солдат.
– А очень просто, – живо откликнулся Николка. – К немцу идти, вот что. В плен. Пущай генералы сами воюют… Только мы не глупее их…
– Дело говоришь, – поддержал его бородатый, с чёрными цыганскими глазами солдат. – Сговорились бы все солдаты да дали бы дёру с форту глядишь, и войне конец.
Блохин подошёл к солдатам, присел рядом на нары, закурил, – Ну, что скажешь? – миролюбиво посмотрел на него Кирсанов. Слыхать, ты питерский рабочий, грамотный.
– Ну, коли ты добром спрашиваешь – скажу. Не гоже в плен бежать. Не шуми, послушай лучше. Уж ежели давать дёру, так домой, до деревни подаваться, да винтовочку с собой прихватить. Пригодится. Нам ещё, братцы, земельку нужно будет у помещиков позабирать. Слыхали о таком?
– Слыхали, – опять заговорил черноглазый. – Только нам это не сподручно. Далеко, да и время ещё не приспело. А тут погибель надвигается. Начальству что – сел на ероплан, и дома. Да денежки с собой прихватил. Вон как Хатов. Комендант распорядился деньги раздать по солдатам из казны, потому как видит, конец подходит. А Хатов с чиновниками из казначейства чемоданы нагрузили, на воздушный шар – и поминай как звали. Мы вон с Кирюхой, – черноглазый показал на молодого голубоглазого солдата, – шар-то помогали снаряжать.
– А про деньги откуда знаешь? – спросил Блохин.
– В наряде был, помещению убирал в штабе. Ну и услыхал. Там переполох. Одни клянут, а у других слюнки текут. Потеха!
– Дела…
– Я знаю, на форту семнадцатом солдаты порешили перейти к немцу. И ждать нечего. Глядишь, завтра на штурм полезет. Тогда уж пощады не жди, горячо поглядывая глазами, сказал Кирсанов.
«Вот так скоро и по всей армии пойдёт, – думал Блохин, посматривая на солдат. – Озлобился народ, натерпелся… А главное, вдруг понял, что не за кого кровь свою проливать. И смелость появилась. Да с таким народом многое можно сделать!».
На рассвете был получен приказ штаба крепости выбить немцев с фортов. Решено было контратаковать врага на участке фортов №17 и 17-бис. Общее командование было возложено на Потапова.
С первыми проблесками зари пехота должна была двинуться в атаку. Подавая подчинённым личный пример, Потапов пошёл впереди полка. Пройдя сотню шагов, он остановился. Солдаты не двинулись с места.
– Не срамите, братцы, меня старика! Пусть за мной идёт только тот, кто хочет. Я один пойду в атаку на немцев, погибну у них на штыках, но позора не переживу. – И Потапов бросился в сторону немцев.
Многие солдаты на этот раз последовали за ним. Молодые, быстроногие, они скоро обогнали своего командира и с винтовками наперевес кинулись на немцев. Потапов воспрянул духом и, крича из последних сил, поспешил за солдатами. И тут произошло то, чего никак не ожидал полковник. Подбегая к немцам, солдаты бросали свои винтовки на землю и с поднятыми руками сдавались в плен. Потапов сразу остановился, затем в полном отчаянии закричал:
– Братцы, что же Вы делаете? – но его уже никто не слушал.
Потапов снял фуражку, перекрестился и, сунув дуло нагана себе в рот, выстрелил. Его тело грузно опустилось на землю.
После неудавшейся атаки Борейко был вызван в штаб к полковнику Качиони. Когда он доложил о трагической гибели Потапова, Качиони тяжело опустился на стул.
– Очень жалко. Честный солдат. Выпивал изрядно, но, как говорится, ума не пропивал. Старый служака. Теперь таких всё меньше становится. Карьеристы, холодные, расчётливые душонки – вот кто забирает власть… Вот, к примеру, наш Хатов. Вывез всю казну крепости… Позор! Такой позор перед всеми! Перед штабными офицерами, перед солдатами… Никому нельзя доверять. Потому и вызвал Вас, Борис Дмитриевич. Вам верю, не подведёте. Хоть мало знаю, а вижу. Спасибо за службу, за старание…
– Ну что Вы, Ваше превосходительство, какое старание… Беда вся в том, что воевать нечем. ПУшек тяжёлых нет, да и укрепления не по нынешним временам. До первого выстрела. Просто обидно…
– Если бы нам технику, как у немцев, мы бы показали им. А сейчас выхода нет. Новогеоргиевск падает не сегодня, так завтра. Я остаюсь с гарнизоном потому, как мне вверено командование артиллерией. А Вас буду просить взять на себя одно ответственное дело. – Качиони подошёл к Борейко, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза, тепло улыбнулся. – Я должен отправить секретные документы, карты и некоторые ценности в Брест-Литовск. Аэроплан наготове. Ответственность за доставку хочу возложить на Вас. И не возражайте. Мне самому жалко расставаться с Вами. А я? Что ж, плен – не могила, как говорят солдаты. Бросить их не могу. Будет время – ещё увидимся.
Качиони и Борейко обнялись и по-русски троекратно поцеловались.
И ещё одно слово… – остановил Борейко полковник. – Хоть это и противно. Но постарайтесь проучить Хатова…
– Всё будет сделано, господин полковник, – сказал Борейко и крепко пожал ему руку.
10
Брест-Литовск был переполнен военными учреждениями и организациями, госпиталями, беженцами. Было такое впечатление, что всё сдвинулось с места – машины, повозки, войска, раненые – всё самое сложное хозяйство отступающей армии, где, как им стало известно, находился Кочаровский. Но увидеть его удалось только поздно вечером. Он подъехал к штабу утомлённый и чем-то озадаченный, что даже не сразу узнал Борейко.
– Сейчас умоюсь, тогда обниму Вас, дорогой Борис Дмитриевич, проговорил Кочаровский извиняющимся голосом и ушёл в свою комнату.
Борейко остался поджидать, пока он выйдет. Тем временем Блохин обегал весь штаб и узнал, что тяжёлый дивизион находится в двадцати километрах от Бреста.
– Завтра дивизиону дадут дневку, тогда мы их и нагоним, – решил солдат.
Борейко одобрил это. Прошло довольно много времени, когда денщик почтительно доложил Борейко, что его превосходительство просит пожаловать к себе его высокоблагородие. Капитан удивился.
– С каких это пор полковник стал генералом? – спросил он.
– Да с неделю будет. Ещё не привыкли откликаться на «превосходительство», погоны надели генеральские, а брюки остались прежние, без лампасов, – сообщал словоохотливый денщик.
