Хлеб печали - Станислава Радецкая
И по отцу.
Он сильнее сжал крест, и миг слабости отступил. Надо было что-то решать с бароном.
***
К вечеру он почувствовал себя лучше, хотя выглядел и ощущал себя так, будто его катали в бочке, набитой гвоздями. Прачка взяла за стирку вдвое больше чем обычно, недовольная тем, что ей приходится отстирывать кровь. Барон фон Ринген прислал ему бутылку вина с издевательской запиской, в которой говорилось, будто это вино хорошо лечит любые раны. Эрнст-Хайнрих прочел ее дважды, не вставая с узкой постели, а затем смял и бросил на пол. Барон его раздражал своей жизнерадостностью и самоуверенностью; он не пытался доказывать, что невиновен, не умолял и не сулил за свое освобождение несметных богатств, как делали многие, желавшие избежать встречи с судом и со Всевышним.
Эрнст-Хайнрих благоухал как огород аптекаря в дождливый день, куда забрели курицы в поисках пищи: мазь, которой его обмазал от синяков один из охотников, воняла целой палитрой запахов; и он даже не желал знать, что туда намешали. Голубиный помет? Кашицу из листьев камнеломки? Огненную воду? Селитру и перец? К терпкому запаху никак нельзя было принюхаться, и, казалось, он пропитал весь дом. Эрнста-Хайнриха никто не трогал, и он почти бездумно глядел в темный потолок, не замечая, как из щелей выползают и нарастают тени. За окном пошел мелкий дождь, и где-то под крышей назойливо – громко и медленно – капали крупные капли.
Барон и его триумфальное явление никак не выходили у Эрнста-Хайнриха из головы. Решетка камеры, как его уверили, действительно была сломана, точнее, выломана вместе с куском стены. Эрнст-Хайнрих никак не мог взять в толк, как человек, пусть даже очень сильный, на такое способен, и он опять засомневался, не было ли пленение барона и его спасение какой-то многомудрой игрой, подстроенной нарочно, в которой он сам оказался бестолковой пешкой. Однако совершенно неясно было, зачем и кому такое могло бы понадобиться, и, поскольку он быстро устал от напряженных размышлений, то мысли перекинулись на нечто более определенное: как теперь арестовать барона? В городе наверняка поднялся переполох, и капитан теперь явно будет следить за Эрнстом-Хайнрихом и за его охотниками, как коршун за цыплятами. Кто бы мог подумать, что в этом человеке таится такая ненависть! Когда им доводилось встречаться раньше, капитан никогда не показывал своей неприязни и даже неохотно соглашался помогать при необходимости.
«На месте барона я бы уехал отсюда», - подумал Эрнст-Хайнрих в сумерках. Внизу кто-то затянул застольную, и сразу несколько голосов подхватили ее, сбились и захохотали. Темнота от этого показалась еще гуще, и Эрнст-Хайнрих почувствовал себя совсем одиноким.
Если бы тут был отец, он бы наверняка сказал, что так ему и надо, поделом, негоже лезть не в свое дело, если родился под иной звездой. Бог располагает, так ответил бы ему Эрнст-Хайнрих. Если бы была на то его воля, я бы остался с тобой и делал все, как ты говоришь. Отец взглянул на него, и глаза у него были яркими и серыми, будто грязный лед.
В дверь постучали, и Эрнст-Хайнрих вздрогнул всем телом, сбрасывая с себя морок. Конечно, отца тут не было и не могло быть. Очень хотелось пить, и размеренный стук капель наверху все так же не давал покоя, сбивая с мысли.
- Кто там? – хрипло спросил он.
За дверью зашуршали и откашлялись.
- Хозяин спрашивает, не надо ли чего, - сказал слуга, и Эрнст-Хайнрих услышал, как тот переступил с ноги на ногу. Он помнил этого слугу: тот заискивал перед всеми, кто обладал хоть какой-то властью; смуглый, диковатый парень с выпученными глазами, откуда-то с юга. – Да и тут такое дело... К вам важный гость имел честь пожаловать.
Эрнст-Хайнрих с досадой зажмурился, представив за дверью барона фон Рингена.
- Они приехали издалека, - добавил слуга, когда молчание стало слишком долгим. – Они очень желают вас видеть. Говорят, вы обрадуетесь.
- Издалека? – Эрнст-Хайнрих выдохнул, и в груди резко и сильно закололо. – Что ж, проведи его сюда. Но сначала принеси воды. И стул для гостя. И что-нибудь перекусить для него. Передай хозяину, я заплачу на следующей неделе.
Слуга кашлянул со всей деликатностью, на которую был способен, и Эрнст-Хайнрих добавил:
- Пусть не боится, хоронить ему меня не придется.
Он услышал, как слуга шмыгнул носом, а затем тихо удалился, чтобы явиться через десять минут с тазом холодной дождевой воды, в которой кружились бледные березовые семена с бурой сердцевиной, чем-то похожие на мелких, засушенных мотыльков. С трудом Эрнст-Хайнрих приподнялся и ополоснул лицо. Капитан здорово его отделал.
Еще десяти минут хватило, чтобы одеться и смыть с себя проклятую мазь, которая благоухала из горшочка из-под топленого жира. Когда слуга со словами: «Вот и ваш гость» пропустил вперед себя посетителя, Эрнст-Хайнрих уже сидел за накрытым наспех столом. О стычке напоминало только его опухшее лицо, которое местами приняло почти все цвета радуги: красный, желтый, зеленый и лиловый, да разбитые губы.
