Александр Красницкий - Гроза Византии
Заходили в Киев гости и с севера — с Ильменя…
К ним всегда выходили князья, подробно расспрашивали их о том, что происходит на великом озере славянском. Приблизительно они знали все, что там происходило…
Видя, что Рюрик ничего не предпринимает против них, Аскольд и Дир успокоились. Они уверились, что северный владыка вполне примирился с мыслью о разделе славянских земель и вовсе не желает идти на них войной, как они предполагали в первое время.
Но вдруг гости с севера исчезли и исчезли как-то сразу. Об Ильмене не стало ни слуху, ни духу, и князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи оттуда…
Не подозревая ничего дурного для себя, Аскольд и Дир, в сопровождении всего только нескольких слуг, поспешили на зов.
Ладья была как ладья — обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было, одно только казалось странным, что она стала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.
Казалось, тут купцам нечего было бы делать.
Однако князья не обратили на это внимания и подошли к самой ладье.
А, между тем, если бы только могли они знать, что таит в себе эта ладья и еще несколько стоявших в отдалении стругов, они не оставили бы так спокойно свои палаты…
Несмотря на свой невинный вид, эта ладья таила в себе гибель Аскольда и Дира…
Долгие годы полнейшей безопасности сделали когда-то безумно храбрых ярлов до нельзя беспечными, лишили их прежней наблюдательности…
Они не заметили в своей беспечности, что ладья несет на себе живой товар…
Их притупившийся слух не расслышал тихого бряцанья железа, тихо раздававшегося где-то внутри ладьи.
Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живет их старый друг и соратник Рюрик.
Но если князья были беспечны, то их приближенные, сопровождавшие их в очень, правда, небольшом количестве, вдруг прониклись чувством инстинктивного страха.
— Ох, князья, — шептали то Аскольду, то Диру их спутники, -необыкновенная эта ладья.
— Как необыкновенная? Что такое?
— Таких ладей у заезжих гостей не бывает!
— Варяжская эта ладья, — будто в поход какой собралась…
— И добра на ней не видно…
— Гости приезжали, так ладьи-то у них до верху всяким добром нагружены, а тут только донышко прикрыто…
Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.
— Что вы? — удивлялись они. — Мало ли гостей приходило, и ничего не бывало, а тут вы перепугались!
— За вас, князья, страшно.
— За нас не страшитесь, мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать…
Они подошли к самой ладье…
— Ой, князья, вернитесь, чует сердце неладное. Аскольд и Дир продолжали смеяться… Непонятное ослепление овладело ими…
Они хотели уже позвать купцов, которых не было видно, как вдруг перед ними во весь рост поднялся какой-то человек, у которого из-под купеческой одежды видна была кольчуга.
Аскольд и Дир взглянули и ужаснулись: перед ними стоял Олег новгородский.
— Вы князьями себя зовете? — загремел он. — Нет, вы — не князья и не княжеского роду, а вот вам князь, сын Рюрика.
И он высоко поднял над головой малютку-мальчика…
Это было знаком, на который из лодки выскочили несколько вооруженных воинов и с оружием в руках кинулись на киевских князей.
Берег Днепра огласился воинственным кличем…
Стоявшие в отдалении струги быстро приблизились на веслах к одинокой ладье.
Засвистали стрелы, забряцали мечи, вооруженные люди один за другим выскакивали на берег…
Несчастные не успели опомниться от неожиданности и были убиты.
А коварный победитель в тот же день вступил в Киев и объявил его присоединенным к владениям князя Рюрика.
Киевляне и не думали сопротивляться…
Правда, они любили своих князей; но у них не было иной связи с Аскольдом и Диром, кроме обычных столований да пиров…
Между тем, личность Олега новгородского была для них замечательной… В Киеве как будто ничего не произошло, ничего не переменилось…
Олег утвердился в днепровской столице и правил городом от имени Игоря…
Договор киевлян с Византией был разрушен…
Над Византией собиралась новая гроза.
16. ПОСЛЕСЛОВИЕ
Наш рассказ окончен.
Что сказать в заключение его?
Очень, очень немногое…
Аскольдом и Диром началась закончившаяся только при Владимире борьба славянства с Византией.
Мы в настоящем романе поставили себе задачей обрисовать начало этой борьбы, которой все-таки, в конце-концов, наша матушка Россия обязана одним из незабываемых устоев своего величия — православием.
Пусть читатель судит, как удалось нам выполнить эту задачу…
Здесь же мы должны сказать несколько слов о судьбе наших героев.
После того, как Аскольд и Дир были убиты, север и юг славянства были связаны, наконец, неразрывной цепью, и эта связь не прервалась и поныне. Тела несчастных были погребены на горе, где в Несторово время находился Ольгин двор. Прах Дира покоился за церковью св. Ирины, над могилою Аскольда стояла церковь св. Николая. Киевские жители и поляне указывают это место на крутом берегу Днепра, известное даже и доныне под общим названием Аскольдовой могилы.
О судьбе Ирины автор ничего не сообщает здесь, так как предполагает, что благосклонный читатель еще встретится с нею…
Олег оправдал надежды Всеслава.
Этот славный могучий северный богатырь-завоеватель, для которого не было «в мире лучше дел войны», был настоящей грозой Византии, которую от него не спасли никакие чудеса.
Щит его после победы над Византией, по свидетельству истории, красовался на воротах Константинополя, и Византия всегда дрожала при одном только упоминании имени этого грозного северного завоевателя.
После Олега, Игорь, Святослав, Владимир наводили панический ужас на Византию, упрочивая этим положение русского народа и объявляя своими победами о возникновении в таинственной Скифии могущественного крепкого сплоченного государства…
Византия перенесла множество перемен.
Василий Македонянин женился на надоевшей Михаилу Ингерине, и после смерти Вардаса порфирогенет ему наскучил своими капризами.
После одной из своих бесчисленных оргий Михаил, находившийся в бесчувственно пьяном виде, был убит, и византийский народ поспешил возвести на императорский престол Василия, давшего ему во время своего царствования мир и спокойствие.
Василий оказался одним из мудрейших императоров разлагавшейся уже Византии.
Царствование его не было так блестяще, как царствование Упранды-Юстина и его племянника Юстиниана, но отличалось мудрыми законами, направленными к общему благу подданных.
