Александр Красницкий - Гроза Византии
Василий несколько мгновений поглядел на него, потом ответил только одно слово:
— Ирину!
11. ДОМОЙ
Никогда еще такого выгодного договора, как на этот раз, не заключали византийские правители. Без всяких затрат со своей стороны они ограждали себя, приобретали союзника и какого еще! — который готов был ценою своего собственного существования защищать целостность пределов государства, ровно ничего для него не значащего, государства, которое всегда само могло стать его добычей.
Никто из правителей Византии не сомневался, что со стороны славян этот договор свято будет соблюден.
Сами не признававшие никаких принципов чести, византийцы свято верили в честность других.
Лишь только договор был заключен, Аскольда и Дира немедленно отпустили в становище их дружины. Теперь их бояться было нечего, напротив, они могли принести еще пользу, успокоив своим появлением волновавшихся варягов.
Князья поспели как раз.
Терпение варягов истощилось, и они уже решили нагрянуть на Константинополь, чтобы вызволить своих князей.
Их появление было встречено громкими криками радости.
— Князья, князья! Слава Перуну! — слышались со всех сторон.
— А мы уж тебя выручать хотели идти!
— Разнесли бы мы это гнездо!…
— Говорят, ты крестился?
— Что же? На то твоя воля! Их Бог и нам через тебя помогать станет. Уж покажем мы им с Его помощью себя!… Он-то нас бурей, а ты Его попросишь, как опять придем сюда, чтобы Он их огнем!
— Важно будет!
Аскольда и Дира обрадовали эти проявления преданности. Они поняли, что связь между ними и их дружиной не прервалась. Направляясь сюда, они не знали, как объяснить дружине свой переход в христианство, но это, ввиду настроения дружины, решилось само собой.
Дав стихнуть восторгам, Аскольд первый заговорил со своей дружиной.
— Товарищи и друзья! — громко заговорил он. — Действительно, и я, и брат мой — теперь христиане; отчего бы и вам не познать это учение вместе с нами? В этом учении истина…
— Нет, нет! — раздались крики. — Вы — князья, ваша воля, а мы стоим за Перуна, за веселого Леля. Они с нашими отцами были, пусть и с нами останутся… Не хотим других!…
Аскольд понял, что он не о том повел речь. Не была еще достаточно подготовлена почва среди этих людей к восприятию истин христианского учения.
— Я только предложил, а каждый волен поступать, как желает, — сказал князь. — Но вот что я приказываю вам: собирайтесь все немедленно: мы скоро, очень скоро, через несколько дней пойдем все домой, в наш родимый Киев.
— В Киев, в Киев, домой, домой! — раздалось вокруг князей, и голоса звучали не менее радостно, чем прежде.
— Пора, княже, — выступил один из старейших дружинников, — пора… Заждались, я чай, нас дома… Туда, поди, и вести уже о нашей беде дошли! Да что беда! Не люди нас победили ведь… Так нам домой не стыдно вернуться… Только бы поскорее, княже!
— Верю тебе, старик, заскучал ты! — проговорил князь. — Тогда собирайтесь в путь-дорогу.
— А вы, князья?
— С вами же! Только вернемся мы ненадолго в этот город — не все дела покончены…
— Твое дело…
А что… Нам нельзя туда?… Там, говорят, поживиться есть чем…
— И думать не смейте об этом!… — вне себя закричал Аскольд. — Мало вам беды, так еще понадобилось!… А если только осмелитесь, не считайте меня князем, уйду от вас, и Дир со мной!… Идите домой одни, как хотите, князей своих бросив…
— Зачем же? Из послушания твоего мы не выйдем, что приказываешь — все по-твоему будет! Иди с миром в свою Византию, возвращайся только скорее да веди нас домой…
Князья поспешили вернуться обратно.
Прошло еще несколько дней, и варяги оставили берега, где постигло их несчастие.
Византийские правители, чтобы задобрить на будущее этих нагнавших на них такой ужас воинов, всех щедро одарили.
Никто не возвращался с пустыми руками, хотя и не с такой по количеству добычей предполагали вернуться варяги, идя в поход.
Только князь их Аскольд вез добычу, которая более всего была ему по сердцу — жену молодую…
С грустью он поглядывал на возвращавшихся. Из ушедших с ним скандинавов не было почти что никого…
Ни Руара, ни Ингваря, ни Ингелота…
Никто не веселил возвращавшихся песнью: не было между ними и скальда Зигфрида.
Все они погибли во время ужасной бури.
Не было и Изока…
Византийцы задержали его как заложника и, на все просьбы князей отпустить его с ними, отвечали упорным отказом…
Не знали, не предвидели они, что этим своим упорством они накликают на себя новую грозу, да не такую еще, как пришлось пережить при Аскольде и Дире…
Грозу страшную, упорную, оставившую на вратах Константинополя неизгладимый след, а во всемирной народов истории никогда не исчезающую память…
12. НА ДНЕПРЕ СНОВА
Остатки флотилии еще только подходили к устью Днепра, а на берегах его уже было известно, что князья возвращаются…
И возвращаются не с долгожданной и желанной победой, а разбитые, уничтоженные, с сотнями, вместо ушедших в поход тысяч.
Плач и стон стояли на Днепре… Не было селенья, где бы не оплакивали ушедших и не возвратившихся.
Князей, впрочем, никто не обвинял. Всем было известно, при каких обстоятельствах потерпели они ужасное поражение.
— Что князья? Они, поди, и сами не рады…
— Чего радоваться-то?… Им других куда жалко!…
— Другие что? А князья ведь все…
— Да, конечно, все… Они — головы… Каково им, чай, было смотреть, как их дружина гибнет ни за что, ни про что…
— Плакали, поди!…
О том, что князья переменили веру, никто не говорил, Все считали это их личным, только их одних и касающимся делом.
Больше всего встречавших занимало известие, что князь Аскольд везет с собой на Днепр и молодую княгиню…
— Ишь, нашел время жениться! — упрекали князя.
— Да коли по сердцу пришлась…
— А все ж не время…
Вдруг пронеслось известие, что молодая княгиня — ни кто иная, как дочь оставшегося за князя в Киеве Всеслава.
— Вот оно что! — заговорили на Днепре. — Вот это так!
— Еще бы не так — своя!
— Своего корня, своего рода и племени…
— Ну, коли так, то сделал он хорошо, оженясь на ней; чего ей в чужих землях было пропадать, пусть у своих покняжествует!…
Плач и стоны не прекращались: слишком уж многие не вернулись…
Слышал обо всем этом и Всеслав.
Слышал и думал глубокую думу.
«Вихрем там их разметало… Христианский Бог, говорят, против них пошел… Отчего это Он ни за франков, ни за скоттов, ни даже за славян самих никогда не заступался, а тут вдруг? Нет, что ни говори, а с Рюриком и с Олегом ничего подобного никогда бы не случилось… А тут — князья!… Пировать да к бабам ластиться — на это их станет, а воевать да врагов бить — нет их… Шутка ли — и дружина погибла, и струги потеряли, и сами с пустыми руками возвращаются! Где, и когда, и у кого это видано, слыхано?… Дружину потерять — в ратном деле мало ли что бывает, сегодня счастье за одних, завтра за других — так-то в честном бою, а тут без всякого боя… Подойти, стать и потерять все… С викингами ходили, а бури заметить и остеречься от нее не могли… Бури!… Когда ее каждый норманн носом чуять должен! А потом вдруг, накось, свою веру бросили и в чужую ударились. Кто говорит, может, эта вера хорошая — да и вернее всего, что хорошая, коли их Бог и Сам помогает, и бури насылает, а все же на отцовскую ее менять не приходится! И как менять-то! Потихоньку, одним!… Уж, если князь признал, что чужая вера лучше своей, так объявил бы об этом своему народу, пошел бы с ним, завоевал ее, да вместе с народом и принял бы, а не так, тайно!» Всеслав был глубоко возмущен таким поступком князей.
