Бернард Корнуэлл - Гибель королей
Ее звали Эдит. Она была молода, очень красива и отличалась жестким характером, хотя на первый взгляд казалась нежной и кроткой. Круглолицая, с вьющимися рыжими волосами, довольно полная, она была одета в полотняное платье золотого цвета, с шеи у нее свисало множество золотых цепочек.
– Ты вдова Оффы, – сказал я, и она молча кивнула. – Где его собаки?
– Я утопила их, – ответила она.
– Сколько ярл Сигурд заплатил твоему мужу, чтобы он соврал нам? – спросил я.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, – сказала она.
Я повернулся к Ситрику.
– Обыщи дом, – велел я ему. – Забирай все продукты.
– Ты не имеешь права… – начала Эдит.
– Я имею право делать то, что считаю нужным! – оборвал я ее. – Твой муж продал датчанам Уэссекс и Мерсию.
Она стояла насмерть, оказываясь что-то признавать, однако в этом недавно построенном доме было слишком много свидетельств богатства его обитателей. Она завопила, вцепилась в меня, когда я снял золото с ее шеи, а потом принялась изрыгать проклятия нам вслед, когда мы ушли. Я покинул город не сразу, сначала заехал на кладбище у собора, и там мои люди выкопали тело Оффы из могилы. Он заплатил серебром священникам за то, чтобы его похоронили поближе к останкам святого Чада – он считал, что через эту близость ему откроется дорога на небеса в тот день, когда Христос вернется на землю, – но я сделал все возможное, чтобы переправить его грязную душу в христианский ад. Мы перетащили его гниющее тело, обмотанное бесцветным саваном, на край города и бросили в реку.
После этого мы поехали на восток выяснять, обрекло ли его предательство Уэссекс на гибель.
Часть четвертая
Смерть зимой
Глава одиннадцатая
Деревни больше не было. Дома превратились в дымящиеся кучи головешек и пепла, трупы четырех зарубленных собак лежали посреди грязной улицы, с запахом дыма смешивалась вонь поджаренного мяса. В пруду плавало тело женщины, голое и вздутое. На ее плечах сидели вороны и рвали мертвую плоть. На постирочном камне у воды чернела засохшая кровь. Огромный вяз, возвышавшийся над деревней, с одной стороны был обожжен огнем, который поглотил крышу церкви. Дерево выглядело так, будто в него ударила молния: одна половина зеленая, а другая черная, сухая, расщепленная. Остатки церкви все еще горели, и вокруг не было ни одного живого, кто мог бы сказать нам, как называется это место. Десятки черных столбов дыма вокруг говорили нам о том, что не только эта деревня превратилась в руины.
Всю дорогу мы ехали на восток по следам Хестена. В какой-то момент следы повернули на юг и соединились с другими, более многочисленными. Эти следы оставил отряд в сотни лошадей, а может, и в тысячи, и столбы дыма в небе указывали на то, что датчане продвигаются на юг к долине Темеза и к богатому трофеями Уэссексу, расположенному чуть дальше.
– В церкви тоже трупы, – сказал Осферт. Его голос звучал спокойно, но я чувствовал, что он разгневан. – Много трупов, – добавил он. – Наверное, они загнали их туда, заперли двери и подожгли церковь.
– Так же, как поджигают дома, – сказал я, вспоминая, как горел в ночи дом Рагнара Старшего и как страшно кричали люди, запертые внутри.
– Там есть и дети, – уже более эмоционально сказал Осферт. – Их тела съежились до младенческих!
– Их души с Господом, – попыталась утешить его Этельфлед.
– Хватит жалости, – решительно произнес Осферт, глядя в небо, серое от туч и дыма.
Стипа тоже посмотрел в небо.
– Они движутся на юг, – сказал он.
Он помнил о приказе вернуться в Уэссекс и очень переживал из-за того, что я задерживаю его в Мерсии, когда датские орды угрожают его родной земле.
– А может, в Лунден? – предположила Этельфлед. – Может, на юг до Темеза, а потом вниз по реке до Лундена?
Она думала о том же, о чем и я. Я же думал об обвалившихся стенах, о Йорике, который внимательно изучил оборону города. Альфред понимал важность Лундена и поэтому попросил меня захватить его, но понимают ли это датчане? Тот, кто владеет Лунденом, контролирует Темез, а Темез ведет в глубь Мерсии и Уэссекса. Лунден является центром активной торговли, в него сходится множество дорог, и тот, кто владеет Лунденом, тот держит в руках ключ от южной Британии.
Я посмотрел на юг, где в небо поднимались клубы черного дыма. Там прошла датская армия, возможно, только вчера, но единственная ли это армия датчан? А вдруг еще одна уже осаждает Лунден? Или уже захватила город? Меня так и подмывало сорваться с места и поскакать прямиков в Лунден, дабы убедиться в надежности его обороны, но для этого пришлось бы отказаться от преследования армии датчан, чей путь обозначался пожарами.
Этельфлед наблюдала за мной и ждала ответа, но я ничего не сказал. Мы вшестером находились в центре сожженной деревни и сидели в седлах, в то время как мои люди поили своих лошадей в пруду, где плавал раздувшийся труп. Этельфлед, Стипа, Финан, Мереваль и Осферт смотрели на меня, а я пытался мысленно поставить себя на место командующего датчанами. Кнута? Сигурда? Йорика? Мы даже не знали, кто ведет их.
– Мы последуем за этими датчанами, – наконец решил я и кивнул в сторону юга.
– Я должен присоединиться к своему лорду, – жалобным тоном произнес Мереваль.
Этельфлед улыбнулась.
– Давай, я расскажу тебе, что будет делать мой муж, – предложила она, скривившись при слове «муж», словно от него воняло как от сгоревшей церкви. – Он будет держать все свои силы в Глевесестере, – сказала она, – как он сделал в прошлый раз, когда к нам вторглись датчане. – По лицу Мереваля она поняла, что в нем кипит внутренняя борьба. Он был порядочным человеком и, как все порядочные люди, стремился выполнять свой долг, который обязывал его быть рядом с лордом. И в то же время он понимал, что Этельфлед права. – Мой муж, – добавила она, на этот раз без пренебрежения, – разрешил мне отдавать приказы любому из его сторонников, если я встречусь с таковым. Поэтому сейчас я приказываю тебе оставаться со мной.
Мереваль знал, что она лжет. Мгновение он пристально смотрел на нее, затем кивнул.
– Слушаюсь, госпожа.
– Что делать с погибшими? – спросил Осферт, глядя на церковь.
Этельфлед наклонилась и легонько дотронулась до руки своего единокровного брата.
– Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, – сказала она.
Осферт понимал, что у нас нет времени, чтобы похоронить мертвых по христианскому обряду, что их придется оставить как есть, но это ни в коей мере не умаляло бушевавший в нем гнев. Он спрыгнул с седла, подошел к церкви, где языки пламени все еще лизали балки, и вытащил из руин две обгоревшие палки, одну футов в пять длиной, другую покороче. Затем он принялся рыться в развалинах домов, пока не нашел кусок кожи, возможно, ремня. Связав этим куском кожи палки, он сделал крест.
