Станислав Федотов - Схватка за Амур

– Значит, все ж-таки будет новое казачье войско? – обрадовался Вагранов.

– Будет, Иван! И войско будет, и область Забайкальская со своим губернатором. А там, даст Бог, и Амурская.

Дмитрий Васильевич Молчанов, управляющий IV отделением Главного управления Восточной Сибири, был не семи пядей во лбу, но весьма и весьма исполнительным. Он отлично понимал, что место ему досталось не по способностям, а по хлопотам теперь уже тещи, Марии Николаевны Волконской, и по этому поводу над ним по углам хихикают подчиненные чиновники; что до уровня предшественника, Андрея Осиповича Стадлера, ему еще очень далеко, а потому стремился эту разницу восполнить своим усердием и абсолютной честностью.

Генерал-губернатор быстро это заметил, оценил и стал давать Дмитрию Васильевичу поручения, где названные его достоинства могли служить в полную силу. И когда поступила жалоба Надежды Александровны Булычевой, племянницы и главной наследницы покойного Евфимия Андреевича Кузнецова, виднейшего мецената и любимца генерала, на неправедное разделение наследства – а львиную долю его захватил Фавст Петрович Занадворов, – Николай Николаевич приказал Молчанову разобраться в этом щепетильном деле. Тем более что молодой чиновник, будучи выпускником Императорского училища правоведения, был лучше, чем кто-либо другой, способен к проведению следственных дел. Немаловажным посчитал генерал-губернатор и тот факт, что Дмитрий Васильевич появился в крае недавно, не успел обрасти знакомствами и потому менее других мог подвергнуться давлению со стороны.

Дмитрий Васильевич разобрался.

– Дело в том, – доложил он генерал-губернатору, – что имущество Евфимия Андреевича полностью не приведено в известность. Занадворов представил к разделу весьма незначительную его часть и заручился подписями наследников, что они по разделу претензий не имеют. Одна лишь Булычева, племянница кузнецовская, не согласилась и требует объявления всего наследного имущества и соответственного его разделения. Поэтому действия Занадворова как душеприказчика покойного являются преступными, но не могут быть преследуемы в уголовном порядке, так как по закону сначала должно окончиться дело гражданское, то есть тяжба с Булычевой. А оно не может быть окончено без выявления всех преступных действий Занадворова. Тупик, ваше превосходительство!

– Не тупик, а замкнутый круг, – рассердился Муравьев. Он понимал, что Молчанов не виноват в сложившейся ситуации, но, после того как Занадворов категорически отказался продолжить благотворительные дела Кузнецова, а деньги сейчас были крайне нужны на строительство нового парохода, ему очень хотелось поставить на место зарвавшегося золотопромышленника. К тому же ходили слухи, что Евфимий Андреевич умер как-то слишком быстро, когда его принялся обихаживать зять, однако слухи к делу не пришьешь. А тут еще эта история с паровой машиной и прииском…

Муравьев вспомнил, что по поводу парохода писал ему Дмитрий Иринархович Завалишин, с которым он после знакомства частенько обменивался письмами по разным вопросам обустройства края. Двадцать с лишним лет жизни в Забайкалье, сначала каторжником, затем поселенцем, вкупе с ясным умом и широкими интересами, сделали Завалишина незаменимым советчиком для всех, кто занимался хозяйством и управлением. В том числе и для генерал-губернатора, который не всегда соглашался со сварливым декабристом, ибо тот не желал считаться с условиями, которые диктовали правительство и лично государь император – а именно в них приходилось лавировать главному администратору края, – да, не всегда соглашался, но в целом ценил. Дмитрий Иринархович, к примеру, не понял и язвительно высмеял в своем письме проект создания Кяхтинского градоначальства и пеших казачьих батальонов, а также Забайкальского войска в целом, полагая – как, между прочим, и ненавистный ему официальный Петербург в лице канцлера Нессельроде, – что это встревожит китайцев. Он даже предположил, что Муравьев готовит поход от казачьего караула Цурухайтуя на маньчжурский город Цицихар, чтобы принудить китайцев к передаче Амура России, что весьма и весьма насмешило генерал-губернатора.

– Нет, ты только подумай, Катюша, – откровенно хохотал он, что, кстати, случалось довольно редко, – из Петербурга пишут, что Китай собирает стотысячное войско против Кяхты, а Завалишин утверждает, что это я вознамерился со своими казаками и четырьмя линейными батальонами отобрать у китайцев Амур. Бедный Ребиндер сидит в Кяхте и ведать не ведает, что китайский император замышляет против его градоначальства, а этот несчастный император знать не знает, какое коварную гадость готовит ему российский генерал-губернатор. Ну, есть ли после этого разумные головы на свете, а?!

Так вот, о строительстве пароходов они тоже не пришли к единому мнению. Завалишин предлагал закупить в Европе два парохода, оба железных: малый – для плавания по мелководью и большой – для Нижнего Амура; Муравьев, зная, что на два денег пока что нет и не скоро будут, решил выбрать среднее – плоскодонное деревянное судно, а машину для него купить европейскую.

То-то же позлорадствует Дмитрий Иринархович, что не послушался его и деньги на ветер выкинул, с горечью подумал Николай Николаевич, имея в виду пожар на шилкинском заводе и пропажу машины. Теперь придется начинать постройку с самого начала, за счет казны, а машину делать своими силами на петровском заводе – на английскую денег не хватит. Своя, конечно, будет хуже и много тяжелей, но…

Чертов Занадворов! На такое дело не захотел раскошелиться, а сам… Как он там прилюдно хвастался? Я, мол, генерал-губернатора в золоте утоплю? Ну, погоди, стервец!

– И что, нам этого… ловкача зацепить нечем? – сузившиеся глаза генерал-губернатора испытующе смотрели на Молчанова.

– Говорят, он в Олекминском округе большой участок леса выжег для дороги к своему прииску, – неуверенно сказал Дмитрий Васильевич.

– Во-от! – торжествующе протянул Муравьев. – Что же вы молчите, дорогой? Немедленно поезжайте туда и все выясните. Там же наверняка тунгусы пострадали, а пожаловаться некому. Берите своего однокашника Бибикова и туда – аллюр три креста! И на цепь этого мерзавца! На цепь!

Последние слова генерал уже просто прорычал.

В бедной избе Кузьмы Саяпина, где все богатство – часы-ходики да, пожалуй, вставленный в самодельную рамку кусок зеркала на стене, сам плавильщик и его матушка собирались в суматохе, надевали все лучшее. А всего лучшего у Кузьмы – рубаха из беленого полотна, по косому вороту маманей вышитая, да сапоги яловые, дегтем смазанные; у мамани – сарафан из синей китайки, украшенный опять же собственноручной вышивкой, да бусы из речного жемчуга.